на каждом корже вместо кремовых завитушек росли деревья, кусты и трава, а марципановые фигурки заменяли скачущие рогачи. Похожие на пресловутого оленя, но без теста и в лохматых шубах, словно заботливая мамочка утеплила их на зиму.
В середине острова, на одной из прослоек над щиплющими траву рогачами, кралась чупакабра. Под коротким серым мехом бугрились мышцы. Между оскаленных клыков мелькал длинный раздвоенный язык. Хвост подрагивал от возбуждения, а на перекошенной морде, раздувались большие влажные ноздри. Только четыре неподвижных глаза, не мигая, смотрели на добычу.
Здорово подглядывать за такой жутью издалека, так и тянет поиздеваться. Я даже сострил:
– У чупакабры ноздря нюхает, а глаз неймет…
Зверюга неожиданно прыгнула вверх и исчезла в слое корней и травы, моментально выскочив снизу, рядом с одним из меховых оленей. Рогач лишь повёл ухом, не успев даже повернуть голову, как чупакабра вцепилась ему в горло. Брызнула кровь.
Я отпрянул от штурвала и замер.
– Тебя всё же стоило макнуть для порядка, – совсем не злым голосом сказал дядя, укоризненно глядя на меня.
Увлеченный красотами слоёного мира, я даже не заметил, как он подобрался.
– Учитель, извините, – покаялся я, склонив голову.
– Тебе одного обряда не хватило?
– До архимаговых подштанников.
– Тогда, кыш! На первый раз прощаю.
Я отошёл, пропустив к штурвалу Оливье.
– Учитель, а что за земля перед нами, это Тролляндия? – дрожа, промямлил я.
Дядя занял своё место и, взглянув вперёд, ехидно крякнул.
– Сдрейфил, ученик?
Я опустил глаза.
– Скачи от радости. Туда, – он махнул рукой к слоёному острову, – нам не надо.
Я шумно выдохнул.
– За все Черногорские империки, туда не вернусь, – признался он. – Говорят, есть дыры и похуже, но я бы поспорил. Такого сумасшедшего лабиринта с ненасытными тварями во всех тридцати мирах не сыщешь, – и добавил порозовев. – Но в самой тёмной, кромешной глубине этой бездны чудищ, пасётся Великий Свин.
– Кто? – не понял я.
– Какой ты всё же скучный и дремучий. К тому же единственный в тридцати мирах кто не знает об острове Божественного бутерброда! На море, на окияне, посреди острова на чёрной поляне, стоит Свин печёный: в заду чеснок толчёный, с одного боку режь, а с другого – соли, да ешь. Да?
Я уже открывал рот, когда дядя зыркнул на меня и продолжил.
– Завали клюз, крысёныш. Вопрос риторический. На этот остров никто не суётся. Хотя любой пират отдал бы руку и ногу, чтобы посадить в трюм Великого Свина.
Оливье замолчал. Я немного выждал, чтобы не получить очередную порцию нравоучений, и спросил:
– Что в этой свинье такого?
Дядя закрутил ус.
