сердитое оправдание.
Оправдание чего? С трудом оторвавшись от лица Джейн, Бланш заставила себя перевести взгляд на экран. Быть может, все это ей почудилось? Может быть, она просто угадывает в поведении и выражении лица Джейн мрачные глубины, которых там нет? Это как когда слишком долго остаешься один: разыгрывается воображение, и надо бдительно следить за тем, чтобы оно не выкинуло с тобой какую-нибудь злую шутку.
В перепадах настроения Джейн не было ничего нового, как не было в них и повода для тревоги. Это просто первая фаза периодически случающихся с ней «припадков». Начинались они всегда одинаково – с резкого погружения в мрачное молчание, угрюмых взглядов исподтишка и внезапно вспыхивающей в глазах ярости. За всем этим мог последовать эмоциональный срыв, а потом, ближе к концу, запой. Когда-то давно Бланш составляла в уме расписание этих «припадков», так что сейчас никаких сюрпризов они для нее не таили. Она разбиралась в них. Она знала их причину. Она привыкла к ним.
Но отчего же тогда в нынешнем срыве ощущается что-то особенное, не похожее на прежние и уже в самом начале более тревожное? Бланш снова потеребила воротник халата, на сей раз затянув его потуже. Раньше, думала она, в поведении Джейн угадывалось нечто похожее на скрытую агрессию, а на сей раз – ничего такого, скорее расчет, устремленность к некой цели. Ощущение такое, словно… Бланш вжала ладонь в ручку кресла. Довольно, с этими фантазиями надо кончать, и немедленно. Она слишком много воли дает воображению, чтобы уйти от простой истины: на сей раз в срыве Джейн виновата сама Бланш, и никто другой.
Ей следовало бы лучше держать себя в руках. Нельзя было потакать желанию, пусть даже такому настойчивому, снова увидеть себя на экране. Где-то в подсознании у нее всегда шевелилась мысль, что возвращение к старым фильмам ничего, кроме беды, принести не может. Ей и самой не следовало бы их смотреть, и уж тем более не показывать Джейн.
И все равно ей хотелось понять, что скрывается за тусклым, упершимся в одну точку взглядом Джейн. Что в нем застыла старая зависть, это ясно, – старая и тлеющая, которая с годами немного поутихла, но так до конца и не исчезла.
Как-то, во время одного из запоев Джейн, эта зависть проступила наружу, и ее уродливый лик был незабываем. Даже сейчас он порой возвращался – туманный призрак, покачивающийся на пороге двери, стискивающий, чтобы не упасть, ее ручки, выплевывающий яростные слова, от которых приходил в движение, опасно сгущаясь, сам воздух в комнате.
– Ну да, конечно, ты была такая великая! Такая неотразимая! – Джейн поливала ее словами, словно ядовитой жидкостью. – Ну да, конечно, это все говорили. Какая ты замечательная. Да, раньше говорили, потому что ты была нужна. Но разве сейчас это кто-нибудь говорит? Да кто ты такая? Просто старуха. Да еще и калека в придачу. А ну-ка станцуй, и мы посмотрим, какая ты у нас красотка – нынче! – Джейн замолчала, не сводя с Бланш долгого взгляда, в котором сверкала злоба. – Ну да,
