он заставил Анжелику поднять голову.
– Вы плачете? Из-за мужчины?
Сдерживая рыдания, она кивнула.
– Ну, знаете, это уж не проступок, а настоящее преступление. А ведь ваше основное предназначение в том, чтобы заставлять плакать других… Малыш, здесь нет ни одного мужчины, достойного того, чтобы из-за него проливали слезы… разумеется, не считая меня. Но я и надеяться не смею…
Анжелика попыталась улыбнуться. Ей даже удалось пролепетать:
– О, мое горе не столь серьезно. Это, скорее, нервное… Просто мне больно…
– Больно? Где же?
Она показала ему запястье.
– Хотелось бы мне знать, какой подлец так обошелся с вами? – воскликнул потрясенный Пегилен. – Назовите его, и я потребую от него объяснений.
– Не возмущайтесь, маркиз. Увы, он имеет на меня все права.
– Уж не хотите ли вы сказать, что речь идет о прекрасном главном ловчем, вашем супруге?
Анжелика не ответила и вновь залилась слезами.
– Да, ничего лучшего от мужа и ждать не приходится, – с отвращением заметил Пегилен. – Совершенно в стиле вашего избранника. Но зачем же вы продолжаете с ним видеться?
Слезы душили Анжелику.
– Ну ладно, ладно, – смягчившись, продолжил маркиз. – Не стоит доводить себя до такого состояния. Из-за мужчины! Да к тому же из-за мужа! Сокровище мое, у вас устарелые представления о свете… Вы больны или… Впрочем, похоже, у вас давно что-то не ладится. Я как раз хотел побеседовать с вами об этом… Только сперва вытрем слезки.
Достав из кармана белоснежный батистовый платок, он нежно промокнул ей лицо и глаза. Анжелика видела прямо перед собой его искристые смеющиеся глаза, в которых все при дворе, включая самого государя, умели различать огонек лукавства. Светская жизнь и распутство уже пробороздили морщинки вокруг его саркастического рта. Однако все его приятное лицо выражало живость и довольство. Это был южанин, гасконец, пылкий, как солнце, и юркий, как форель, которая водится в горных ручьях Пиренеев.
Анжелика дружелюбно взглянула на Пегилена. Он улыбнулся:
– Ну что, вам лучше?
– Мне кажется, да.
– Сейчас мы все уладим, – пообещал он.
На мгновение он умолк, внимательно разглядывая ее.
В своем закутке они были незаметны для бесконечно снующих в галерее придворных и лакеев. Чтобы оказаться в этой нише между окнами, целиком занятой канапе, подлокотники которого полностью скрывали собеседников от посторонних взглядов, следовало подняться на три ступеньки.
В зимних сумерках Анжелику и Пегилена освещали лишь проникающие через окно красновато-золотые лучи заходящего солнца. Снаружи еще можно было различить постепенно скрывающуюся в тумане песчаную террасу с мраморными вазами и мерцающий пруд.
– Так вы говорите, уединенный уголок, в котором мы с вами находимся,
