На свою головёшку из пионерского костра погляди-ка! – Николаич вынул из кармана осколок зеркала, по краям обклеенный бумагой. Колинз заметил:
– Чего же ты теряешься, Николаич? Покрась бесплатно, цвет радикальный, цены ниже некуда, даром омолодишься!
– Даром, с лёгким паром, – передразнил стражник, – тяжёлым перегаром и ядерной бомбой среднего радиуса действия. «Ящерице не нужна расчёска». – Колинз сощурился на собеседника, цитировавшего Льюиса Кэрролла, а тот пояснил: – Облысел совсем, нечего, даже пересаживать.
– Извини, – искренно раскаялся бородач, – не замечал. – В ответ продолжена была ударная работа веником.
– А можно мне, узнику, уголька оставить на разживу? – просительно, но с большой утренней самоуверенностью.
– Порнографией настенной заниматься, хулиган уличный?
– Оставь и всё. Или не оставь. – Стражник молча отсыпал в уголок три меры и вышел за совком. Колинз натянул джинсы, ботинки и рубашку. Сел на кровати. И, минут через пять, взял уголёк и провёл несколько чёрточек. Вышла мордочка – грустная и красивая. Творчеством занятый человек очень довольный раскрошил остатки уголька в пальцах и сдул пылинки. От чего получил удовольствие не меньшее. Усевшись в позу лотоса (дань былому увлечению брата) он наслаждался видом мордочки. Дверь отворилась, само собой неожиданно, из гулкого коридора донеслось:
– А как же! Я тебе покажу. Да, да-да, иди, жалуйся хозяину! – И поясняющее ситуацию мяуканье. Стражник вошёл и разъяснил:
– Совок кот испортил. – Колинз демонстративно перекинул тело поперёк топчана. Ожидалось увидеть другую картину: даму с морским котиком на плече, и чтобы ей это шло.
– Кот, говорю. Начальника тюрьмы животное. Нечистых кровей потомок. Людей хватает за шею как крыс, а совок уже третий мне извёл!
– Мерзость. – Художник встретил бы эти слова высокомерным молчанием, как простонародные, вульгарные выражения. Но шпана Коля Канибута не удержался.
– А ругаться, между всем остальным, строго воспрещается! – Николаич выразился громко и возмущённо, чувствуя как праведный гнев, поднимает над полом на приличную случаю высоту. После чего резко, согласно с природной скромностью склонился в поклоне. Завершил чистку печки, предусмотренную особым распоряжением по гигиеническим требованиям. Не преминул приблизиться к современному художественному произведению.
– Чего намалевал?! А-а, инфантилизм-примитивизм!
– Примитивизм в материале, у меня только два цвета. А природа полна оттенками и переходными цветами, и теми, что видят пчёлы… – Не все слова, что мы произносим, бывают услышаны и восприняты.
– Ух, ты, губки надула, красавица, а?
– Уйди, Николаевич, в туман. Не хочу я тебя видеть.
– Шапку я себе купил, взглянешь?!
– Взгляну и себе заберу. – Коллинзу
