свою серьгу. Да и в кошеле кой-какое серебро имеется. Я это точно знаю.
Любомысл довольно хмыкнул:
– Молодец Беляна, знала что такому молодцу как ты нужно. А у тебя Добромил что есть? – Тут Любомысл неожиданно хлопнул себя по лбу. – У тебя ж ничего серебряного нет! Ах, упустил из виду, старый пень! Да что ж это я, наставник называется!
– Вот, – Добромил бережено вытащил из-за ворота рубахи кожаный ремешок. На нем висел серебряный перстень украшенный зеленым самоцветом. – Это мне матушка Всеслава, княгиня, когда я в поход собирался, дала. Сказала что это старый перстень, и его в нашем роду все мужчины носили. Только он сейчас мне велик, и я его на шее ношу. Она еще добавила, что у моего деда сыновей не было, вот он и передал перстень ей, перед тем как навсегда уйти. Наказал, что если внук родится, ему передать.
Тут на лицо мальчика легла легкая грусть, видать вспомнил что-то тяжелое.
Борко тщательно себя обшарив, и со звоном вывернув кошель на лавку, задумался. Побогаче, чем Милован: и меди больше, и золота – аж две монеты! Но хоть тресни, никакого серебра ни в кошеле, ни на Борко не было.
– А я! – завопил молодец. – У меня точно серебра нет: ни денег, ни оберега. Я все осмотрел… Любомысл, может золото тоже помогает? Я ж теперь княжеский дружинник, человек не бедный. Чего с собой лишний раз серебро таскать, весит немало, а купишь на него ни в пример меньше, чем на золото. А без меди ни в какую корчму не пойдешь. Нет у меня серебра! – с отчаяньем крикнул Борко. – Не знаю я, что меня спасло! Может, и в меня нежить заползла?!
Милован и Добромил фыркнули, насколько потешно прозвучали слова Борко. Ну какая он нежить? Всегда веселый, бесшабашный. Наверно, плохо ищет, может, какая–нибудь монетка в сапог закатилась. Заулыбался и Прозор.
– Ну-ну! Слышал, Велислав? Нашим отрокам невместно в корчму с серебром ходить, тяжелое оно. Золотом средь кружек гремят, и медью питухов поражают… когда золотишко заканчивается. Богатые! Эх, молодо-зелено… Того не понимаете, что серебряная гривна, это то же самое оружие. – Прозор неуловимо извлек из-за пояса два увесистых длинных серебряных слитка. Хватко перекидывая их из ладони в ладонь он неожиданно гаркнул: – Бочонок!
Никто не понял, что он делает, а Прозор, ловко поведя рукой, откуда-то снизу, от пояса, метнул один из слитков в стоявший у печи бочонок с глиной, и сразу же сделал такое же движение другой рукой. В бочонке треснула, ломаясь, боковая доска, слитки со стуком упали на пол.
– Ух, ты-ы… – прошептал Добромил, а Борко и Милован завистливо крякнули и переглянулись. Такого они не видели, и даже предположить не могли, что серебряные гривны можно так ловко метать. Этого им ни Велислав, ни Прозор ни то что не показывали, но даже не говорили.
Прозор подошел к печи, поднял слитки и, обдувая невидимую пыль, так же неуловимо вернул на место, за широкий пояс. Венд остался серьезным, но глаза улыбались.
– Видели, молодцы? Вот так и вам надо уметь, в корчмах
