на одного! – и они сбросят мой труп со скалы и скажут, что я поскользнулся в темноте. Только вот что они сообщат в Рим, если на Акве Августе меньше чем за две недели погибнет второй акварий?
Несколько бесконечно долгих мгновений они стояли друг напротив друга, на расстоянии одного-единственного шага – так близко, что акварий чувствовал исходящий от Коракса запах перегара. Но тут у одного из рабочих – у Бекко – вырвался возбужденный возглас, и он указал вбок.
За плечом у Коракса виднелся камень, аккуратно отмеченный посередине жирным белым крестом.
Аквария звали Аттилий – если полностью, то Марк Аттилий Прим, но его вполне устраивало просто Аттилий. Он был человеком практичным, и у него не было времени на все те причудливые прозвания, которыми увлекались его земляки. («Люпус», «Пантера», «Пульхер» – «Волк», «Леопард», «Красотка» – да как такое вообще можно воспринимать всерьез?) Да и кроме того, разве было в истории его профессии более славное имя, чем имя рода Аттилиев, вот уж четыре поколения дававших стране зодчих-аквариев? Его прадеда сам Марк Агриппа забрал из отделения баллист XII легиона, – «Фульмината» – «Молниеносного», – и отправил строить Акву Юлию. Его дед спроектировал Новый Аниен. Его отец завершил Акву Клавдию – семь миль арок, – довел ее до Эсквилинского холма и в день освящения положил, словно серебряный ковер, к ногам императора. И вот теперь его, Марка Аттилия, в его двадцать семь лет отправили на юг, в Кампанью, и отдали под его начало Акву Августу.
Династия, построенная на воде!
Аттилий, сощурившись, вглядывался в темноту. О, Августа была настоящим чудом – одним из величайших произведений инженерного искусства, когда-либо существовавших в мире. Надзирать за ней – большая честь. Вдали от Мизен, на противоположной стороне залива, высоко в Апеннинских горах, поросших сосновым лесом, этот акведук вбирал в себя истоки Сериния и нес воды на запад – проводя их через трубы по извилистым подземным путям, через ущелья по ступенчатым аркадам, прогоняя через долины сквозь огромные сифоны – и так до самых равнин Кампаньи, и дальше, вокруг Везувия, на юг, к берегу Неаполитанского залива, и, наконец, через весь Мизенский полуостров к этому пыльному портовому городу. Августа тянулась почти на шестьдесят миль, а значит, понижалась на ширину ладони за каждые триста футов. Это был самый длинный акведук в мире – даже длиннее, чем великие акведуки Рима, – и куда более сложный, чем его северные собратья, питавшие водой лишь один-единственный город. Извилистый трубопровод Августы – материнская жила, как его именовали, – поил ни много ни мало девять городов, лежащих на берегах Неаполитанского залива: Помпеи, расположенные в самом конце длинного ответвления, затем Геркуланум, Нола, Ацерра, Неаполь, Путеолы, Кумы, Байи и, наконец, Мизенум.
В том-то и проблема, подумал инженер. На Августу слишком много возложили. В конце концов, в том же Риме больше полудюжины акведуков; если иссякнет один, нехватку воды восполнят другие. А здесь резервного водовода нет, и это особенно остро ощущается в нынешнюю засуху, что тянется уже третий
