что твои родители умерли, – как ему показалось, удачно ввернул Олив. Голос в ухе кашлянул, напоминая о деликатности.
– А чем ты занимаешься? Где ты работаешь? – опомнилась Катя.
– Я… состою в комитете по борьбе с бедностью, – не растерялся Олив. «Надо же, даже не соврал!» – восхитился голос в ухе. Олив буквально почувствовал, что стал выше на пару сантиметров, от гордости за себя.
– А как вы боретесь с бедностью? – восторженно воскликнула Катя. – Это такая хорошая работа, благородная!
Голос в ухе Олива молчал, давая Оливу возможность самому выпутываться из положения.
Врать, врать и врать! Как же хорошо, что люди не подобны Пиноккио, и от вранья у них не растёт нос. Конечно, от этого страдает их совесть, но ведь совесть – это нематериальная категория, кого она, вообще волнует. Вот Олив мог лгать без всякого зазрения совести, по одной простой причине – её у него отродясь не было. На секунду он даже пожалел Михаила, который совестился при каждом удобном случае, а лгать изначально не был приучен.
– Разными способами, – усмехнулся Олив. – В нашем арсенале их полно, но тебе это не будет интересно, давай лучше поговорим о тебе.
– Это обо мне неинтересно, – печально улыбнулась Катя.
– Напротив, напротив, – воскликнул Олив. – Я хочу знать о тебе абсолютно всё!
– Правда?
«Конечно же нет! Нужна ты мне больно!» – чуть было не сказал Олив, но вслух прозвучало другое:
– Да! Я хочу, чтобы мы… это, – он пощёлкал пальцами, вспоминая слово. – Подружились!
– Подружились, – протянула Катя разочарованно. – Подружились?
Олив молчал, Олив недоумевал, Олив… испугался, когда до него дошло, о чём подумала Катя. Такого подвоха он не ожидал. Как? Как скажите на милость, он будет притворяться влюблённым? Ещё и целовать с этой безголовой прикажете? Сам процесс обмена слюнными жидкостями вызывал у Олива приступ нервного смеха и тошноты. Или тошноты и нервного смеха. «А как ты хотел?» – шепнул голос в ухе. И Олив от досады ударил себя по уху с размаху.
– Что это было? – отскочила в сторону Катя.
– Чёрт! – простонал Олив. И кто-то снова ударил его палкой по спине, отчего Олив неожиданно для Кати и себя самого упал в обморок. Приводя немилого друга в сознание, Катя расстегнула чёрный мятый плащ: свитер Олива был надет задом наперёд. «Иногда и приметы срабатывают» – шепнул голос в ухе, но Олив его уже не услышал.
Глава 12
Дни шли своим чередом, а Олив ни на йоту не продвинулся в своей задаче, Катя, такая открытая и доверчивая во всём остальном, когда речь заходила о её родителях, сразу же замыкалась в себе или переводила разговор на другую тему. О любви не заговаривала и то хлеб, – глупо радовался Олив. Он не знал, что чем больше молчит трепетная душа о своих чувствах, тем острее они бывают.
За этот месяц, что они были знакомы, Катя умудрилась полюбить Олива. А как же его не полюбить? Он говорил с Катей о Кате, а не переводил беседу на себя любимого, он, вообще, неохотно
