мы с Лёвчиком ночной порой на этом повороте смерти. И вот что я Вам скажу – никакой здесь чертовщины нет. Из лесной чащи порою ночной бегают на свалку его обитатели. Видели мы лису, разбойницу рыжую – так сверкнула фиолетовыми зрачками на свет фар, что водитель мой по тормозам ударил.
– О ё…!
И будь асфальт сырой, то кувыркнулся бы «Лексус» вместе с нами.
Ежи, те клубочком свернутся – бойся, проколю! Да где там.
А ещё псы бродячие, коты бездомные – всяку тварь влечёт приторный запах свалки и возможность поживиться.
Теперь бомжи….
Туман, поднявшийся над карьером, растёкся за берега, запрудил окрестность. Проник в наше убежище и осветил его. Вернее рассвет и туман шли об руку – один в разбитые окна, другой в поверженные двери. Заворочались, закряхтели под дерюжками озябшие бичи и меня разбудили.
Было не лучшее утро моей жизни. Не чувствую голода, холода, пить не хочется – можно сказать, априори бытия, но поганое ощущение неудовлетворённости сушит душу. Вторые сутки немытое тело так и скинул бы с себя вместе с мятым костюмом. А что оставил? «Дырку в лобу»? Была бы шишка, было б проще – теплилась надежда: когда-то сойдёт. С этим изъяном в голове как жить? Впрочем, о чём я? Не собираюсь тут жить да и задерживаться надолго.
Ну-ка, подъём, братва бездомная, бичи помойные, беззаботные безработные. Дело есть на миллион – снесите-ка меня на Сиреневую 12. И да воздастся вам!
Боря Свиное Ухо выбрался из-под дерюжки, потянулся, трубно дунул меж ягодиц, спустил штаны и принялся мочиться в костёр. Брызги с кирпичей попали мне на ладонь. Встать двинуть в челюсть? Не получится. Убрал руку и в следующее мгновение уворачивался от направленной в меня струи.
– Что, буржуин, гребуешь? А как лакать заставлю….
Заныло под ложечкой. Не хватает тяму вот эту мразь двуногую в асфальт морально закатать. Какие-то слова сказать – убить, расплющить, раздавить. А может, молча схватить за мошонку и показать, кто в коллективе нынче бригадир.
Прихватило под ложечкой. Слов нет, сил нет. На что надеялся, Гладышев? Приручить это дерьмо? Да не во веки…. Надо было бежать, пока была возможность. А на эти отбросы, какая надежда? Забитые, задавленные, донельзя униженные они не знают жалости к слабейшему. Мыслил стать лучом света в тёмном царстве, а оказался предметом нечаянной радости: поиздеваться над беспомощным – то ли не праздник.
– Кащеевна, – в стороне ворчал Макс Афганец, ворочаясь с боку на бок и ощупывая штаны и пиджачишко, – зарекался с тобой ложиться – опять напрудонила по самые уши. Откуда в тебе сулей стока берётся?
Невеста покинула брачное ложе, подсела к костровищу, задрала подол цветастой юбки, разглядывая влажные разводья.
– Сам ты фуришься, культявый.
– Если б я, – огрызался одноногий, –
