тлявый палец и обвел слушателей тяжелым взглядом. По стенам бегали тени от костра, и оттого рассказ старика казался еще более зловещим. Ребятишки все теснее жались друг к дружке в полутемном сарае, но, несмотря на страх, просили:
– А дальше что? Деда, расскажи!
Дед Семен, довольный вниманием, продолжал.
– Ноги у него, как три моих – оттого он плавает быстрее любой рыбы. И не увидишь ты его, пока он тебя не заграбастает. А руки у него, как стволы старых деревьев – давным-давно корой покрылись, мхом поросли и такие же толстые. В его волосах воронье всякое обитает, под ногтями живут ящерицы и пауки. Сколько смельчаков сгинуло, пытаясь разорить его логово – страшно подумать. Я и сам по молодости с этим супостатом бился. Хотел он и меня со свету сжить, да куда ему до меня!
– Ты, старый, говори да не заговаривайся, – Марфа Игнатьевна, жена деда Семена, шикнула на мужа. – Дядьку твоего никто уже лет двадцать не видел. А сам-то ты его видел или во сне он тебе явился? Вот – и не пугай мне детей. Нету никакого Дядьки – и не было никогда.
***
Много лет он старался оживить мертвую землю – весной разбрасывал удобрения, осенью сгребал со всей округи огромные охапки листьев и сухой травы. И вот – это случилось. Земля задышала и, словно доказывая свое к нему расположение, подарила такой урожай помидоров, что можно было только диву даваться. Сочные, крупные – настоящее чудо. Каждое утро он просыпался с первыми лучами солнца, поливал и пропалывал своих зеленых друзей, собирал вредных насекомых и, шлепая босыми ногами по утренней мокрой траве, относил их подальше от своего дома – на солнечную поляну в лесу. Там он выпускал их и долго объяснял, что есть чужие посадки нехорошо. Вон сколько в лесу ягод! Но то ли помидоры были вкуснее ежевики и клюквы, то ли солнечная поляна была слишком солнечной, но на следующее утро вся эта ползающая и прыгающая мелочь снова ползала и прыгала по помидорам. Однако его это нисколько не сердило – утренние прогулки стали привычными и даже доставляли удовольствие.
– Эх, чудище поганое! Выходи биться!
Ой, что это? Давно так к нему не обращались. Все больше просто Дядькой величали. Надо же… Ну, посмотрим. Парень какой-то – топором размахивает, брови хмурит, топчется
нетерпеливо… Ой!
– Ага, вышел, супостат! Отведай-ка…
– Что ты делаешь?! – Дядька от огорчения зарычал, как прежде бывало. – Быстро сойди с грядки! Ты ж мне Васю потоптал!
Парень от неожиданности захлопал длинными ресницами, как-то весь сжался и на цыпочках, стараясь никуда не наступить, отошел в сторону. Вид у него был виноватый. Топором он больше не размахивал.
– Ой, Васенька, – по-бабьи завыл Дядька, – что ж этот поганец с тобой сделал?
– Вы извините… Какого Васю я потоптал? Где Вася? Я ж не специально – я биться пришел. Мне Клавка сказала, что только за героя… Какой Вася? – парень был явно огорчен и смущен.
Дядька горестно покачал головой и кивнул на безвозвратно обломанный под самый корень куст:
– Да вот он Вася и есть. Я так долго их пытался вырастить, что каждому имя придумал. Вон Илюша, вот этот, с подпоркой, Андрейка, а тот, на котором бабочка сидит, Алёша…
– Меня тоже Алёшей зовут.
– Выходит, тезки.
Вроде хороший малец, подумал Дядька. Неудобно ему, что так с Васей вышло. Огорчился. Может, и не придется биться?
– Так чего хотел-то, Алёша?
– Да я того… Мне Клавка согласия не дает. А я-то люблю ее. Она говорит: мол, сосед наш Никола у Бабки Летуньи волшебный порошок отнял – теперь Алёнку свою катает. А ты чего мне? Ромашек притащил? Не пойду, говорит, за тебя. Ну, я и решил…
– Сам ты бабка! Видел бы ты ее раньше. А Никола твой – нашел повод хвастаться. Большое дело – у девчонки порошок стащить. Она его поди всю жизнь готовила – корешки собирала там всякие, травки. Теперь совсем загрустила, того и гляди сляжет. Эх, люди…
– Так кто ж знал-то?
– То-то и оно… А чего ж ты с топором ко мне пришел? Сразу бы с ружьишком – из-за кустов во мне бы дырок и наделал, м?
Парень густо покраснел:
– Да я хотел, батя не разрешил. Говорит: Клавка твоя – дурёха, а ты, если на Дядьку полезешь, можешь домой вообще больше не заявляться. Он вроде как с тобой по грибы ходил.
– А, так ты Леонтия сынок? Ну, вот, дожил… И что теперь? Куда подашься? Батя-то твой мужик такой, слово держит. Узнает, что ты на меня с топором полез, вмиг выгонит.
– Дяденька, ты не говори ему. Я все из-за Клавки. Люблю ее – сердце разрывается. Что теперь делать?
Эх, жалко Алёшку. Да и перед Леонтием как-то неудобно будет – парня девки лишил. Как же быть?
