считала.
Вот так. Забавно. Ну, раз говорят, что стало лучше, значит, так оно и есть. К тому же если я глухой, то жена-то вроде слышит прекрасно.
– Милая, ты мне недавно говорила, будто у нас стадион достроили – помнишь, в новостях об этом рассказывали?
– Да. Говорят, достроили.
– Так ты сама-то видела? Какой он? Красивый, наверное?
– Там еще все перекопано. Подойти сложно.
– Так вроде бы новость была о том, что успели объект к сроку сдать, разве нет?
– Да, сдали его.
– Так как сдали-то, раз там подъезда нет?
– Не знаю. Журналисты говорят, что там очень красиво. Я сама не видела.
Хм… Ну, раз говорят, значит, так и есть. У них ведь есть глаза, в отличие от меня. Хотя странно это все.
– А что там с нашей армией? Помню, была напряженная ситуация в регионах.
– Все в порядке.
– То есть обошлось?
– Нет, воюют, но все хорошо.
– Как ты можешь так говорить? Если война, то это в любом случае плохо!
– В новостях говорят, что жертв нет. У них продовольствие заканчивается, они скоро сдадутся. И все станет, как раньше.
– Да? Удивительно. Ну, раз так, то и замечательно. Ты меня держи в курсе дел, пожалуйста. А то как-то не хочется отставать от жизни. Просто помни, что меня это интересует, ладно? Внимательно слушай новости. Теперь ведь ты – мои глаза и уши.
– Конечно, милый. Кушай, а то остынет.
Как это замечательно – играть в глухой телефон с глухим. Впрочем, разницы почти никакой. Первый сказал второму «А», тот передал «Б», которое превратилось во что-то еще. Самое смешное в этой игре то, что первоисточник прекрасно понимает: сказанное им и так будет искажено – и все равно старается проговорить свою часть максимально быстро, чтобы усугубить ложь на выходе. Зачем?
Я не знаю, о чем думает моя жена. Возможно, я и не хочу этого знать. Не вижу, во что она сейчас одета. Не слышу, с кем и о чем говорит. Мир уменьшился до размеров размаха моих рук и в то же время стал таким глубоким, что если начать в него падать, умрешь прежде, чем достигнешь дна. Хорошо это или нет – я пока не разобрался. С одной стороны, сложно найти смысл в бесконечности, если нет стен. С другой – правила таким, как я, не писаны. Действительно, что возьмешь с немощного? Я могу совершить любую глупость – и меня оправдают, ссылаясь на то, что я не отдавал себе отчет в своих действиях. Наверное, это и есть счастье: безнаказанность, оправданная тем, что виноват кто-то другой. В моем случае это тот, кто сделал меня таким. Выходит, я должен благодарить его за то, что имею. За мое будущее, которого не случилось, но в котором, будь оно у меня, все получилось бы. Кто-то сказал однажды, что мы сами строим свою жизнь. Осталось научиться получать удовольствие от вседозволенности, когда ничего не запрещено, но и сделать ты ничего не можешь. Ползком наощупь – от кирпичика к кирпичику.
Во всем виновата Юдифь
