это не произошло, то никакие приказы и взбучки человека не изменят: где-нибудь да сорвется.
И Синицын понимал, что на этот раз он сорвался, и, как ни искал, в истории с Гавриловым не нашел себе оправдания.
В один из дней, когда «Визе» стоял на ремонте, Синицын, достал из чемодана потертую карту которая дважды сопровождала его в походах по маршруту Мирный – Восток – Мирный. Он помнил ее наизусть и мысленно мог себе представить любую точку «проклятой богом дороги», как ругали ее водители в тяжелую минуту. За эту карту один любитель подобных реликвий предлагал как-то Синицыну транзисторный магнитофон с десятком кассет в придачу, но он, хоть и не был человеком романтического склада, расставаться с ней не желал. Унты, каэшку, резиновые сапоги с воздушной прокладкой – все готов бы отдать, а карту берег, потому что напоминала она ему о самых трудных и славных месяцах его жизни. Карта была испещрена надписями, пометками, бесценными для тех, кто в них разбирался: «Зона трещин», «Пионерская в пяти километрах справа от вех», «Снег рыхлый, глубина колеи до шестидесяти сантиметров», «Отсюда – развернутым фронтом» и прочее.
Синицын разложил карту на столике в каюте и обвел карандашом надпись: «Зона сыпучего снега».
Здесь был сейчас поезд Гаврилова.
Когда Синицын в последний раз, три года назад, проходил эту зону, морозы достигали пятидесяти пяти градусов, да еще с ветерком. Наглотались холода ребята, как никогда раньше. И Синицын отчетливо помнил, как радовался он тогда, что у него в достаточной пропорции разбавлена солярка. Береженого бог бережет: двигатели работали бесперебойно, и пятьсот километров от Востока до Комсомольской поезд лихо пробежал за десять дней.
Гаврилов же за две недели прошел километров двести и с каждым днем ползет все медленнее. Вчера он стоял.
Синицын немигающим взглядом уставился в карту.
Много он в своей жизни халтурил, врал на бумаге и в деле, но никому еще это вранье и халтура не стоили жизни. Неприятности всякие были, но у кого их не бывает? Убытки можно покрыть, бумажный котлован вырыть, выговор снять. Все поправимо, кроме смерти.
Погибнут, подумал Синицын, как пить дать погибнут, не выйти им из таких холодов на киселе.
И он в этом виноват! Ведь вспомнил же, что не подготовил топливо, вспомнил, а не послал радиограмму, не остановил, не вернул Гаврилова в Мирный!
Синицын впился пальцами в затылок. «Кто бы мог подумать, что будут такие морозы?!» – робко вопрошал адвокат, но судья уже не слышал его…
– Виновен!
«Хорошо бы оказаться там, вместе с ними, погибнуть вместе. Проклятый винт, из-за него!.. Узнают, все узнают!» – и другие столь же безотрадные и бесполезные мысли.
Проклятый винт! Нашел место и время ломаться… Уже две с лишним недели назад он, Синицын, мог быть дома. Нет, не дома, там телефон; посадил бы Дашу в машину и рванул бы куда глаза глядят, чтоб ни
