говорила она, – приятель…»
Он тогда проиграл ее отцу. Поторопился? Решил поскорее закончить партию, чтобы увидеть, рассмотреть ее поближе, удержать рядом? Проводить? Нет, сейчас и не вспомнить… Безжалостная пелена застит глаза, не увидеть. Не распознать…
Память… Память… Ты, будто шутя, подбрасываешь воспоминания: неоконченные сюжеты, счастливые моменты, осколки былого… Зыбко все, туманно… И было ли? Или это всего лишь сон, игра воображения, ложная память…
Вот только глаза… Только глаза… Лукавые… Насмешливые… Сердитые… Любимые!
Они и сейчас, в этой одинокой больничной палате покуда еще светятся каким-то приглушенным, неярким светом, озаряя маленькое, сморщенное, такое некогда любимое лицо. И все еще остаются живыми…
– А у нас глаза одинаковые. Замечал? В крапинку…
Шустрая арбатская девчонка с длинными, «от ушей», ногами, с блатной челочкой. Спортсменка… Пловчиха… Красавица…
Нет, память не подвела. Тогда, распрощавшись с ее отцом, он напросился к ней в провожатые…
– Что ты, малыш? – он нагнулся, чтобы расслышать ее слабый стон. Или слова, которые ждал всю свою жизнь. И которых никогда, даже в моменты наивысшей близости, так от нее и не дождался…
– Что, малыш? – повторил он тихо. – Что?
– Никогда, слышишь, никогда не называй меня этим гадким собачьим именем. – Она задохнулась…
– Успокойся, милая, – он взял ее обессиленную, уже почти холодную руку, поднес к губам.
– У соседа овчарка была, злобная… Малыш… Я же просила, – она вновь задохнулась, – всю жизнь просила не называть меня так…
Силы оставили ее, и она вновь забылась тяжелым медикаментозным сном. По легкому движению век, по вздрагиванию ресниц он пытался угадать, понять, что ей снилось, что там, уже почти за гранью, виделось…
…Они брели по засыпанным кленовыми листьями аллеям Нескучного сада. Он согревал дыханием ее холодные, покрасневшие ладошки. Морозило. Из глубины парка тянуло горьким запахом подвядшей листвы и сладким, почти невесомым дымком от костра, в котором сгорали приметы той, их, осени.
– Листья жгут… Слышишь, как пахнет? А красиво-то как! Трагично красиво… Багрец и золото… Сказка…
…Воспоминания роились, набегали друг на друга, мешали сосредоточиться. Стеклышко к стеклышку, пуговка к пуговке, как в детском калейдоскопе. Отчего-то никак не получалось у него сложить их в зримую, законченную картинку. Они улетучивались, разбегались, рассыпались… На эпизоды, слова, фразы…
– Любишь? – он крепко, до хруста сжимал ее в объятиях. – Скажи, любишь?
А она в ответ лишь смеялась… Дразнила… Убегала, взмахнув на прощание рукой… Уплывала… Пловчиха… Ноготки розовые, ушки розовые… Теплые… Что он шептал ей тогда? Что?
Пришла однажды серьезная. Торжественная.
– Шесть недель… Думаю, мальчик будет.
Как обухом по голове.
