несутся, удаляясь или приближаясь, быстрее или медленнее. Была в них незнакомая мне резкость, звучность небывалой силы, тембры впечатлительной новизны. Зазвучала музыка такая же высокая, как небо. Она выходила из-под земли, а мы были утопленниками, можно так выразиться, в океане магических звуков.
Вдруг все эти личности опоясались поясами, похожими на королевский. Кто-то к нам повернулся, и я увидел на его животе пояс, украшенный инструментом, в достаточной степени напоминавшим утреннее пробуждение.
– Вот, вот яркость, живописность, – сказал король, – это искусство самое великое, имеющее больше возможностей, чем живопись. И эта музыка подвижная, достаточно ли она живая? Теперь, друзья мои, давайте пойдем на прогулку.
Король Луны грациозно взлетел. Он отправился жить в дерево, откуда продолжал говорить. Но я не понял того, что он сказал, и мне показалось, что он что-то прожурчал, адресуясь к Луне, которая мерцала между ветками; потом он повторил свой полет; вся компания взлетела вместе с ним, они исчезли в воздухе, как кучка мигрирующих птиц.
Наутро я отправился искать Верп и в течение долгого времени не проявлял желания никому рассказывать о своем приключении.
Утром
Однажды летним утром Никтор шел по большой дороге. Он пошел направо, где люди повисли в ста футах от земли, другие ниже, чтобы с помощью железа и динамита взрывать скалы для создания в горах дороги.
Дорога перед Никтором, вся белая, ослепительная, лентой взвивалась к солнцу, очень далеко, без всякой тени, несмотря на розовые лавры, прекрасные цветы которых, казалось, были обрамлены сияющим пламенем.
Дорога шла параллельно железной дороге, которая нависла над морем; взгляд утешала голубая вода, сиявшая чистотой внизу, на галечном пляже.
Справа гора выдавалась скалой, на которой прилипли странные кактусы, покрытые диким инжиром, и темные кусты розмарина, тогда как вершины сосен и олив смотрели вниз.
В этом месте скала резко опускалась, и не было больше поднимающейся стены. Там под солнцем и рыли дорогу.
Никтор шел без спешки, глядя на спокойное море, где казались неподвижными несколько белых парусников. Немного устав от четырехчасовой работы, рабочие Пьемонта сидели под солнцем или под нереальной тенью от обломка скалы и ели хлеб с помидорами и инжиром.
Никтор шел, не думая о беде или внезапной смерти. Вдруг он услышал сильный крик и, в ту же секунду подняв глаза, увидел упавшее на вершине стоящей рядом скалы тело, которое издало этот глухой звук и разрушило заграждение, которое отскочило с веселым звоном, как ясный смех на скалистой земле.
Крик человека, грохот скалы, смех железа, крик протеста в ответ, широкий и безутешный, столь же и безропотный, продлило эхо. Громко закричали рабочие, которые не изменили своего положения, оставаясь печально сидеть за едой, зная, что все бесполезно,
