что этот самый, кого мы не называем, лежит на самом донышке в цепях, а его с боков огнем подпаливают. Это сейчас попы стали нас Им пугать – чтобы мы церкви десятину платить не забывали.
– Помилуй, Начо! – борода-мочалка недоуменно дернулась. – Кто мог рассказать тебе такое?
И действительно, кто? Зря я об этом заговорил. И с кем?
– Один… один священник. Падре Рикардо его звали. Я как из дому ушел, в Севилью попал. Мне и семи лет тогда не было. Так он, священник этот, не дал мне с голодухи сгинуть. Даже читать выучил…
– Достойный, видать, человек, – кивнул Дон Саладо. – Однако же, взгляды его…
– Да… Взгляды… – вздохнул я. – Это вы в самую точку попали, рыцарь. Точнее не бывает.
Не люблю об этом вспоминать. О чем угодно – только не об этом!
– Может, стоит спросить у здешнего хозяина вина? – поинтересовался мой идальго. – Потому как вид у тебя, Начо, стал уж больно невеселый!
Ну, разве что вина…
Вино мы потребляли в доброй компании. Повезло – сюда, к Трапезундскому Императору, нечасто гости заглядывают – опять же из-за этих самых морисков. В этот же вечер народу собралось немало. В углу двое купчиков, из тех, что вразнос торгуют, у окошка, прямо под щитом ржавым – широкоплечий молодец в красной рубахе, а за соседним столом – толстячок в темном балахоне. Ну, и сам хозяин, так сказать, сеньор Трапезундский.
А еще служаночка. Чернявая такая – точь-в-точь цыганка. Поглядел я на нее…
Да-а-а… И чего это мне, белому, такие цыганочки всегда нравятся?
Вот она нам вина и принесла. Я нарочно по полкружки заказал, чтобы вновь ее подозвать.
Глядел я, понятное дело, не только на нее. Любопытство, конечно, грех, и грех изрядный, но чего еще делать, когда целый вечер впереди? Тем более, если не пялиться, а потихоньку, полегоньку…
С купчиками – полная ясность. Ни на кого не смотрят, руки на поясах, к деньгам поближе. Шушукаются, тихо так. Ну и пусть себе. А тот, что в рубахе красной – ну чистый мясник! Ручищи – каждая с бычью голяшку, а глаза…
Странные глаза! Или это свечной огонь в них отсвечивает? Страшновато даже! А так – парень как парень.
Хозяин… Да все они одинаковые, эти трактирщики! А вот толстячок в балахоне… Так-так…
– А не спросить ли нам у хозяина, Начо, чей это славный щит украшает зал этого замка?
– А?!
Фу, ты, задумался! И действительно, отчего не спросить?
– Щит этот, любезные сеньоры, не простой щит, скажу я вам. Ибо принадлежал он не кому-нибудь, а самому императору Трапезундскому сеньору Мануэле, коий как раз двести лет тому изгнан был турками из своих земель, после чего отправился в нашу Кастилию, дабы помочь добрым христианам в борьбе со злокозненными маврами…
Хозяин прямо-таки светился от довольства. Кажется, он только и ждал этого вопроса. И то, зря, что ли, щит повесил?
– Предок же мой служил
