и захлопнул дверь.
– Гражданин начальник, – подал голос Ганин. – Можно вопрос?
– Что еще?
– Скажите, а у вас в районном центре – армия?
– Какая армия, Ганин?
– Ну, полицейская. Вы к нам каждый раз с новым отрядом. Сколько я сюда езжу, ни одно лицо при исполнении дважды не повторялось. Вот я и хочу испросить, так сказать, у вас как у высшего начальства: их в городе армия, легион? Они на грядках растут?
Кузьмич высунулся из окна – долго двигал губами, подбирал слова, а в это время все пытался застрелить Ганина взглядом. Наконец процедил:
– Я тебя посажу, пацан. Вспомнишь меня. Надолго посажу.
Затем заорал полисменам:
– Ну, скоро вы там? Гуманоиды…
Трофей
Глядя, как удаляется, пыля, начальственная процессия, Ганин размышлял, откуда что берется в людях.
Например, откуда у него, бывшего московского журналиста, взялись эти блатные интонации, какие неизменно появлялись при разговоре с Кузьмичом? Ганин подозревал, что виноваты в этом были водка, сырость болот и ежедневное лицезрение грубых людей. Это они заразили его вирусом урки, заставлявшим его гримасничать, склабиться и брать на понт окружающих, особенно если последние представляли собой власть.
Или вот загадка: на сколько еще хватит Кузьмича, чтобы гоняться за ними? Ему шестьдесят – другие в эти годы выбирают блаженный покой. Но, кажется, что у Кузьмича вместо сердца пламенный мотор, который накачивает его энергией и злобой. В кабинете главы, говорили очевидцы, полки уставлены борцовскими кубками и грамотами. Кузьмич занимался борьбой в юности, но хватку сохранил на всю жизнь. Ганин со своими между собой звали его старой задницей.
Голова продолжала гудеть. Казалось, что солнце назначило Ганина своим персональным врагом и теперь намеревалось произвести ритуальное сожжение.
Ганин вздохнул и потер пальцами виски. Ему предстояло унизить другого мужчину, растоптать его самоуважение и гордость. Делать этого не хотелось, но другого выхода, как знал он, нет. Его перестанут уважать, если он спустит это с рук.
Мужчины за его спиной стали расходиться, когда он обернулся и окликнул отца девочки:
– Подожди, паря.
Увидев удивление на его лице, он добавил:
– Дочка пусть погуляет.
Ганин подождал, когда та убежит, огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что на них никто не смотрит, а затем наотмашь ударил мужчину ладонью в челюсть. Тот охнул и повалился на землю. Ганин стоял и смотрел сверху.
– Зачем приволок сюда девчонку? Здесь смерть, кости, люди видят по ночам мертвецов. Ты думал, здесь тебе будет весело?
Мужчина был ему незнаком. Копать он явно приехал впервые. Скукожившись, подтянув колени к подбородку, он всхлипывал.
– Я скажу тебе один раз. Сегодня ты соберешь вещи, возьмешь в охапку дочурку и свалишь отсюда навсегда, – Ганин пнул лежащее перед ним тело. – Ясно?
Тело дернулось:
– Ясно.
