и вскоре стихли.
Василь Егорыч понял, что проснулся.
Над Большими Козами, над деревенским аэродромом, над районным и областным центром стояла душная ночь. С востока шла гроза. Туча, проглатывая куски звездного неба, добралась до почти полной луны, проглотила и её. В предгрозовом безветрии отчетливо слышался короткий треск разрядов в электропроводке неспящего Василь Егорыча. Скрипнуло и слабо провернулось маленькое колесо под хвостом самолета. Стукнула дверь. Василь Егорыч отчаянно пытался сдвинуться с места. Но полуразвалившийся навес на противоположном краю поля был все так же недосягаем. Колеса шасси Василь Егорыча увязли в земле, заросли травой, запутались в ней безнадежно. Сильный и резкий порыв ветра заставил самолет затаиться и затихнуть. Еще раз жалобно скрипнуло заднее колесико, стукнула, пытаясь плотнее закрыться, дверь. Если бы у Василь Егорыча были глаза, он бы их зажмурил, если бы у него были руки, он бы прикрыл ими голову… Но ведь и головы, в общепринятом смысле слова, у него тоже не было. Ветер толкнул самолет в левый бок, под самое крыло. Василь Егорыч от неожиданности издал резкий, какой-то куриный звук. Искры из проводки посыпались фейерверком. Ветер подкрался и толкнул Василь Егорыча в правый беззащитный бок, опять под крыло. Корпус самолета вздрогнул и накренился влево. Освободившееся от травяного плена правое шасси дернулось, колесо со скрипом вращалось под порывом ветра. Со скрежетом проползла по металлу и сочно упала в грязь лестница, приставленная к правому боку, громко захлопнулась дверь. Большие тяжелые капли ударили в стекло, забарабанили, всё быстрее и быстрее, по крыльям. У Василь Егорыча случилась паника. Ему очень хотелось бежать по взлетному полю. Бежать все быстрее и быстрее, реветь мотором, рубить податливый воздух четырехлопастным винтом, вздрагивать от напряжения и радости, а потом сильно толкнуть колесами землю, прыгнуть вверх, поймать двойными, неуклюжими на первый взгляд, крыльями воздушный поток и взлететь прямо в черное грохочущее небо, навстречу такой страшной грозе. И пусть уже все сразу закончится… Оказывается, Василь Егорыч очень устал бояться и устал быть один и зимой, и летом. Василь Егорыч устал долго умирать.
Дождь лил сплошной стеной, земля под брюхом самолета быстро напитывалась водой и раскисала. Василь Егорыч потянул левое шасси и чуть не завалился вправо, – колесо с влажным чмоком освободилось от земли и корней размокшей травы. «Свободен» – подумал Василь Егорыч, – «а толку? Куда я без Кузьмича? Или без Вовки на худой конец… Сам-то я не взлечу». А ветер толкал сильно и резко прямо под малые хвостовые лопасти, под крылья, толкал и бил дождем. И Василь Егорыч сдался. Он перестал цепляться старой потрескавшейся резиной за размочаленную землю, вздохнул, подумал что-то вроде «будь, что будет» и позволил ветру катить себя вперед.
Радость от движения была такой острой и неожиданной, что Василь Егорыч забыл бояться. Проводка уже не искрила, и совсем не хотелось зажмуривать несуществующие глаза. Василь Егорыч незаметно подставил под порыв ветра левое крыло и ветер послушно развернул его вправо, лопасти винта вращались и разбрасывали
