меня – а я и сама видела, что не очень плотная ткань простыни на просвет оказалась почти прозрачной, а так как я стояла у окна – то толку от такой одежки было немного.
Наконец дверь открылась и в комнату вошел Апрель. Не связанный, не под конвоем, опять весь налысо побритый и в синей тунике – правда, свежей и чистой. Не поднимая глаз, он с поклоном произнес:
– Вы звали меня, Величайший?
Я окаменела – так это и есть то страшило в балахоне? Он насмешливо смотрел на меня и казалось, понимал причину моего удивления. Потом спросил у Апреля:
– Да, я звал тебя, мой мальчик… Вот эта женщина спрашивала о тебе – как ты и где ты… Ты ничего не хочешь ей сказать? Успокоить, вы же теперь друзья…
Апрель с непониманием посмотрел на него, а после, проследив направление его взгляда – на меня. На его лице отразилось холодное недоумение. Потом он все таким же механическим голосом произнёс:
– Я не понимаю о чем вы, Величайший… Как вы знаете, мне удалось внедриться в самую верхушку дикарей и раздобыть очень важную и полезную для нас информацию.
Мое сердце гулко упало и на глаза навернулись слезы… Но как же так – ведь мы же так верили ему?!… Как же можно так мастерски притворяться? Ведь Сашка полюбил его, несмотря на свое отношение к связи между мужчинами… Каким же нужно быть коварным и жестоким?! Я вспомнила его первый день в деревне – как он хохотал, когда сообщил Алану ужасную правду, и как даже удар Олега не смог прервать его злорадство… До чего же ты страшный человек, Апрель! Из моих глаз полились слезы. Увидев это, коричневый хмыкнул и продолжил:
– Даже так? Что ж, я вижу – ты постарался на славу и действительно заслужил их доверие… Она будет нам полезна… А сейчас… Она тебе нравится?
Апрель окинул меня взглядом и с заминкой ответил:
– Да.
– Ты хочешь ее?
Более длительная заминка:
– Да.
– Покажи мне, как ты ее хочешь. Только сначала согрей, я не хочу, чтобы она сопротивлялась. Я хочу увидеть акт любви двух прекрасных тел!
***
Апрель поднял на меня взгляд и медленно и плавно стал подходить ближе. Мне стало так больно и обидно – ведь я уже успела привыкнуть к нему, сочувствовала ему… Я выставила вперед руки и умоляюще глядя на него, прошептала:
– Апрель, пожалуйста, не надо!
Он взял мои ладони и положил себе на грудь. Она у него была безволосой, литой, с развитыми грудными мышцами и маленькими аккуратными сосками. Дотронувшись до него, я ощутила и увидела все те же желтые волны, причем все ярче и ярче – по-видимому, он меня «грел». Меня переполняла любовь и нежность к этому человеку, хотя умом я понимала, что это ненастоящие, наведенные ощущения. Я обернулась – коричневый все также сидел на диване и жадно наблюдал за нами, дергая рукой под рубашкой. Вот же извращенец! Апрель смотрел на меня грустно и печально. А коричневый ехидно спросил:
– А все же, Апрель, она так переживала… Может, это и есть правда,
