style="font-size:15px;"> Не увидев реакции, Бажен прогрохотал стулом и сел:
– Вы знаете что-то о нём?
– Ничё не наю, – просипел простужено Грюндель, подняв глаза на Бажена и снова отведя взгляд вниз и приставив очередную гренку ко рту.
– А как мне узнать? Помните, в толпе был мужчина, такой плотный, кажется, с залысиной, он говорил, что парень строил сарай его соседке, – напомнил Бажен, – как его звали?
– Не наю, – безучастно повторил Грюндель.
– Понимаете, нам надо найти его. Вас тут многие знают, и вы многих…
– Я же сказал, – кинул Грюндель, на мгновение выйдя из своей похмельной дремы, – не знаю. А ты вообще кто такой? – спросил он нахмурено, видно, не признав в нём того, кто пытался вытянуть парня из забавы.
– Я вчера тоже тут был. Пытался вытянуть его из соревнования…
– А так это ты его подвел под монастырь? – неожиданно оскалился Грюндель, как будто нашёл что-то весёлое, но скоро померк и равнодушно добавил. – Не дал значит споить, да? Хм… ага… не дал…
– Так вы ничего о нём не знаете? – спросил Бажен еще раз, но тот с таким видом поднёс гренку ко рту, что сомнений не оставалось – он едва ли способен размышлять.
За стойкой вчерашнего бармена не было. Единственное, что удалось узнать Бажену – это номер парня, который работал за баром в злополучный вечер и его приблизительный график. Никаких, совершенно никаких новых деталей не вырисовывалось, и от этого появлялось ощущение полной непричастности ко всей истории. «Ну, лежит где-то на больничной койке либо во гробу метис. Пусть лежит. Что же мне? – спрашивал себя Нежин, выходя из Дымовины на улицу. – Решил же я послать к чёртовой матери все свои выдумки и правила. Решил же я послать к чёртовой матери «музыкальный инструмент» для сонастройки со вселенной… Ха-ха! С душой мира! Художник не должен быть злым или добрым, он должен быть художником. И лучше пусть он будет злым и честным, чем обладателем такой суеверной «нравственности», как я…Всё-всё!»
Но ноги сами шагали от дома. Они якобы шагали за докторской и городской в «Копейку». Протянув так ещё время, Нежин позвонил бармену.
Тот вспомнил, что мужчина, чьей соседке строил сарай метис, несколько раз приходил в бар со старьёвщиком, продавцом антиквариата, чья лавка у сквера художников.
«Опять я что-то выдумываю, опять я вспоминаю про альбом, купленный как раз там и помогший мне восстановить авторитет в глазах Бахрушина… Да когда я уже успокоюсь?! Нет, нет, всё совпадения – только совпадения. Нет, нет никаких невидимых нитей, узрев которые, можно складывать иначе свою судьбу – это ересь. Чёрт тоже хитрый. Приду к старьёвщику и, если он не знает, брошу вообще всю затею. Как же я устал от своей головы», – думал он по дороге в сквер художников, переступая через лужи, в которых отражалось низкое сонное небо, шёл, посматривая в грязноватые витрины с голыми манекенами, с которых сняли одежду в виду сезона распродаж.
Образ
