Бахрушин, несмотря на страх «потерять Китеж-град» кивал холодно и высокомерно, а всё накипевшее чувство досады, при возможности, вымещал на Нежине, который совершенно у него не вязался с серьёзным древнеславянским художеством и которого он из расстроенных чувств тем паче посчитал бы должным выставить и объявить непригодным для этого заказа. Он кивнул, поднося ко рту чашку с чаем, затем отхлебнул и сказал:
– Сложный образ, видел я, как рисуют его современные художники – одни кентавры, необузданные и похотливые. А вы вот что, собственно, читали про китовраса, Бажен? – и, увидев растерявшийся вид Нежина, еще заострил и присовокупил. – И я даже расширю свой вопрос, что вы знаете из славянской мифологии ва-абще?
– Сергей Иванович, я вот с любопытством послушаю, – сказала Ольга, – но позвольте нашему гостю хоть глоток чая отхлебнуть, Паш, положи и Сергей Ивановичу вот этих пончиков с вишней, у них у всёх разные начинки, Сергей Иванович… Вот те с абрикосами. Вы, кстати, мне расскажите о древнерусских рецептах?
– Оля, ну в самом деле, – раскрыл ладонь Костряков и чуть не сказал «что ты вечно вмешиваешься», но продолжил иначе, – я же принес тебе целый сборник! В библиотеке стоит!
– Там одни глупости, – отвечала она, но глаза мужчин уже снова остановились на Нежине.
Особенно жадным, отталкивающим показался Нежину взгляд Бахрушина. У него были тяжелые сморщенные веки, нависающие в области переносицы и как будто скашивающие часть глаза, а глаза – болотно-серые, с мутными белками и мизерными, как бисерины, зрачками. И из омута этой расплывчатости и дряблости, зрачки били, как оружейные пульки. И порой даже Павла Артемича не щадили, но вот стоило увлечься Бахрушину своим предметом, заговорить про какой-нибудь деревянный свисток 18-го столетия, на котором изображён такой-то крокодил с пастью, как лицо его отёкшее, с резкими удмуртскими чертами становилось гораздо приятнее. Тогда оно казалось даже благовидным.
– Все краеугольные образы славянской мифологии мне известны. Читал по энциклопедиям. Авторов не скажу, – отчеканил Нежин, заносчиво смотря на Бахрушина, и потом повернулся к Кострякову, – насчёт зерна, Павел Артемьевич, я понял. Только тут более, чем в остальном, разговор предметный: напишу несколько эскизов, и вы решите. Насколько я понял от Луизы Николаевны, вам нужна самостоятельная картина, а не копия?
– Самостоятельная, конечно! Но надо сразу договориться о стиле!
– Вам же, наверное, не интересны лубочные варианты изображения китовраса? – ещё раз, чтоб точно было понятно, спросил Нежин, страшась, что Бахрушин притащит ему какие-нибудь коробьи или свистки в качестве наглядных образцов.
– Извините, это вы не зеркальце ли с острова Фаддея называете лубочным или, может, примитивен китоврас с Соломоном на вратах Софийского собора? – стрельнул Бахрушин.
– Нет! – коротко ответил Бажен. – Но это не живописные
