Я тебя очень прошу, слышишь?!… Что-что? Оклад? Какой оклад? Мой оклад?! Ах, ну да. Вроде сто десять обещают. Плюс премии, если снега много… Ты меня слышишь, Шишкин? По-рань-ше!.."
К убогости их временного пристанища Машка отнеслась на удивление спокойно. Вошла, осмотрелась и сказала, что – не фонтан, конечно, но уж получше, чем подъезды с чердаками. И что пару-тройку месяцев она здесь, пожалуй, вытерпит. При условии, разумеется, что помещение будет на совесть профукано дихлофосом и обклеено свежими обоями… Кстати, и "Лодкой" комнату назвала именно Машка. Как раз в тот вечер, когда закончили с обоями и впервые решили здесь заночевать. И Машка, уже выключив свет и уютно пристроившись под крыловским боком, вдруг заметила, что теперь они – словно в лодке. Которая знай себе плывёт сквозь тьму и вьюгу и с каждой минутой приближает их к счастливому новогоднему берегу. А уж там – жизнь, жизнь! Настоящая, человеческая. Там – своя квартира в новом доме ("…Ты только представь, Алёшка: светло, чисто, везде краской пахнет и целых два лифта в подъезде – обычный и грузовой, в который детскую коляску вкатывать удобно…"), своя прихожая со встроенными шкафчиками ("…Ну, они дээспэшные, конечно, но если их плёнкой оклеить, под морёный дуб, то смотреться будут лучше импортных!.."), своя кухня с мягким уголком (…Их сейчас два вида продаются: с обивкой из кожзаменителя и с обивкой из гобелена. Из гобелена, конечно, красивей, но мы возьмём из кожзаменителя, он попрактичней…"), своя ванная с полотенцесушителем и своя лоджия, которую они непременно застеклят ("…У меня на даче как раз старые рамы остались. Их только привезти, подкрасить – и можно на лоджию пустить. И они там так встанут замечательно!..").
Помимо крыловской, в коммуналке имелось ещё семь комнат. Четыре из них, самые ближние к выходу, сдавались Субботычем под тайный кооперативный склад. Эти двери были одинаково обшиты новенькой жестью и закрыты на засовы с громадными навесными замками. Ежевечерне, как правило – в районе полуночи, возле них появлялся хмурый кавказский человек в палевой дублёнке и, недобро глянув на сонных жильцов, тщательно проверял целостность своих дверей и засовов. Ежеутренне, как правило – в районе семи, в квартире возникала орава таких же хмурых кавказских людей, которые, гортанно перекликаясь, вносили в квартиру (или выносили из квартиры) объемистые картонные коробки импортных сигарет "Winston", "Camel" и "Marlboro", а также упаковки импортного шоколада, ликёра "Amaretto" и чего-то ещё в этом роде.
Оставшиеся три комнаты последовательно занимали: студент МИИТа Мунку со своей бурятской женой Светой, студент журфака МГУ Серёга Платошкин со своей беременной женой Олей и, наконец, второкурсник Полиграфического института Егор Масловский, пребывающий пока что в гордом одиночестве.
Мунку и Света – на редкость дружная пара. Дружная до такой степени, что даже различить их порой бывает сложновато. То есть любой человек, с ними ранее не сталкивавшийся, наверняка решил бы, что перед ним – два брата-близнеца с внешностью а-ля Виктор Цой,
