вместе с тем – чрезвычайно амбициозные и честолюбивые. Революция открыла перед ними неслыханные перспективы. Причем не в направлении частной инициативы, которая всегда считалось в России делом крайне сомнительным и малопрестижным, а в завоевании максимально высокой должности в пирамиде государственной власти. Эти люди прекрасно понимали, что только обладание властью сумеет прикрыть и оправдать их воинствующую некомпетентность – как настоящую, так и будущую… Положение усугублялось ещё и тем, что в СССР был лишь один вид пирога – государственный, и даже самые элементарные блага – деньги, продукты, крыша над головой – гражданами фактически не зарабатывались, а получались с ведома и санкции государства. Поскольку объём благ в стране всегда был крайне ограничен, принадлежность к властному аппарату являлась единственной надёжной гарантией доступа к ним. Таким образом, Сталин сумел создать и выдрессировать свой собственный класс чиновников, тотально зависимых от него и готовых к слепому выполнению любых его распоряжений – пусть даже самых безграмотных и преступных…"
Телевизор внезапно смолкает и в дверную щель просовывается всклокоченная платошкинская голова.
– Привет, Лёш. Не выручишь коллегу?
– В смысле?
– Ну, в смысле – участок не уберёшь за меня? А то по времени горю – синим пламенем…
– Да я сам по времени горю. Синим пламенем.
– Чего так?
– В Мексику завтра улетаю.
– В Мексику?!
– Ага.
Заспанные серёгины глаза вдруг вспыхивают неподдельным интересом.
– Зачем?!
– Да фиг знает. Вызвали осенью в деканат и сказали, чтоб сдал фотографии на загранпаспорт. А на днях опять приглашают и спрашивают: ну что, Алексей Александрович? Готовы представлять лицо альмы-матер в Южном полушарии?…
– Да брось!
– Серьёзно.
– Ты что, испанский знаешь?
– Вообще ни бум-бум. Только английский. На разговорном уровне.
– А почему именно тебя посылают? Не спрашивал?
– А зачем?
– А затем, радость моя, что Мексика – это уже почти Штаты.
– И чего?
– А того, что ты либо кагэбешник тихушный, либо такой везунчик офигительный, каких лично я ещё не встречал. Поскольку – ты уж прости, конечно! – но мне как-то слабовато верится, что обычного студента могут вот так запросто в Штаты заслать. Да ещё одного…
– Я не один лечу. Со мной ещё человек.
– Какой человек?
– Наш, институтский.
Платошкин рассыпается коротким фальцетным смешком.
– Вот! Именно! Значит, кагэбешник тихушный – он! И он там за тобой приглядывать станет. А потом отчёты писать о твоём гнусном антисоветском настрое…
Крылов
