Гробовозная, та – Теребиловка…
Здесь мы жили-дружили… Валечки… Шурочки…
У кого – перекресток, у кого и – развилка.
Тесь – это люди. Родные тесинцы!
Это Бальде, Байковы, Филатовы, Юшковы…
Это Зайцевы, братья и сестры красивые,
Нестеренко, Натыры, Мужайло и Пташкины.
Коренные – Осколковы, Бяковы, Юдины,
«Горьковскúе» Акуловы, чьи-то Курбатовы,
Это Савины – братья, и – братья Прокудины…
Было – в славные годы, в шестидесятые…
Не все тесинцы изначально были переселенцами, каждый со своей историей, своим путем и временем поселения. Тех, кого более поздние поселенцы называли «старожилами», а иногда почему-то «чалдонами», сами уже так прижились-пообвыклись, что и не сомневались, что они истинные потомки первооткрывателей деревни Тесинской: Белокопытовы, Бяковы, Самковы, Черновы… Одна из них откровенно сказала мне: «Мои родители пошли от татаровьев, которые похоронены в курганах за Егорьевской горой».
Вероятность сохранения этнических особей древних предков, когда-то населявших степи и предгорья котловины (кето- и самодиязычные этнические группы), исключена.
Тюркоязычные – алтынцы, кыргызы, урянхайцы, проживавшие здесь в тысячелетней истории разрозненными племенами: койбалов, моторов, тубинцев, – оставили после себя огромное поле и число курганов-захоронений, но не наследие материальной культуры. Последние жили ещё некоторое время с первыми русскими поселенцами, в своих обычаях полукочевых, кочевых племен. Их юрты на протоках и озерных старицах кочевого стойбища на Тесинке помнили потомки первых русских насельников. Первожителями же русского происхождения были ссыльные, беглые, каторжные: «нещастные» из мастеровых Ирбинского железоделательного-чугунолитейного и, возможно, Луказского медеплавильного заводов. Распоряжением бергместера Никифора Клеопина этот бесприютный люд – после закрытия упомянутых металлургических производств – был «посажен на землю», чтобы разрешить задачу сохранения ревизских душ. Они унаследовали усадьбы пращуров по улицам Набережной, Октябрьской (ранее Гробовозной), Мира (ранее Церковной и Рабоче-Крестьянской), Штабной (ранее Подгорной), добротные крестовые дома, с венцами из толстенного леса, с каменными ещё фундаментами, ныне полностью вросшими в землю.
Другие прибыли сюда семьями – переселенцы по нужде и вербовке. Иногда в поисках лучшей жизни. Государственное понуждение, известное как «столыповщина», привела сюда одних (в т. ч. Болотниковы, Филатовы, …) в начале XX века. В предвоенное и военное время, репрессивная политика власти пригнала поволжских немцев, эстонцев, калмыков (Бальде, Роозе, Натыров…). Послевоенное лихолетье, голодное и холодное, сняло с насиженных мест малоземельных поволжцев, «европейцев» – мокша и эрзя, украинцы, беларусы (Пустоваловы, Еремкины, Другаковы, Антошкины, Мальтисовы, Мурлаевы…)
Новострой на селе до пятидесятых годов XX века почти не наблюдался. И «старинным» оно сохранилось в моей памяти навсегда. В семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века на околицах села и на местах
