так потерянно в этом, едва начавшемся году, что воздается за страдания. Но все было бы слишком приторно и сказочно, если б было именно так, как предлагалось вначале.
Сначала сдвинулся срок отъезда с февраля на март, а потом и вовсе конкретна дата перестала существовать, ограничиваясь лишь месяцев. Затем начал увеличиваться срок самого контракта, сначала четыре, потом пять, а потом и все восемь.
Она могла поехать только на три, иначе не успела бы к установочной сессии. Это был её самый весомый аргумент и вроде бы действенный.
Покончив с одним вопросом еще до Рождества, она тут же решила удержать удачу за хвост и найти какую-нибудь подработку, пока не уедет, с живыми деньгами. С эти оказалось еще сложнее.
В начале января либо временной работы не было и все были до середины месяца на каникулах, либо она была, но попасть на нее было не реально.
Нет, с неё не упала бы корона пойти мыть посуду, или полы, когда хочешь есть – гордость и самолюбие плохая диета, так и помереть же можно. Просить деньги у матери она больше не хотела.
Знакомая предложила раздачу листовок на улице, самая низкооплачиваемая фирма, но выбора не было, и она согласилась. Ни то чтобы она стеснялась раздавать листовки на улице. Еще с детства спокойно относилась к любой работе: чистить коровник, собирать сено, продавать семечки, мыть машины.
Но она никогда не работала официанткой, потому что внутренняя женщина-катастрофа переплачивала бы в два раза больше заработанного за разбитую посуду, никогда не работала уборщицей, и никогда не раздавала листовки. Самые лютые морозы января и февраля, и немного марта – четыре дня в неделю по пять часов в день она стала раздавать листовки на перекрестке перед овощным рынком.
В первые же несколько дней, найдя общий язык с уличными торговцами, что стояли рядом, она быстро вняла их советам и отыскала в закромах родительской кладовки свои школьные сапоги на высокой платформе. Чем выше от земли, тем теплее. Носила с собой картонку, которую стелила под ноги, надевала не красивый, но длинный пуховик, отказывалась от утренних рыночных «сто грамм» для согрева, и много болтала с продавщицей чулок и носок, которая рассказывала истории из жизни. И каждую зарплату брала у нее пару носок, которые «как своей» продавали чуть дешевле остальных.
У продавщицы было все, как у всех. Двое детей, один подросток, второй вот-вот школьник, муж «козёл» и не очень любимая работа. Каждый день она начинала свой рассказ со словами: «ну ты представь, что вчера мой козлина опять учудил». Все шутки про святость восьмого марта, не вынесенный мусор, непоколебимость правильности её решений, искреннее сожаление, что дни матриархата давно прошли. Через день дежурная фраза про развод и девичью фамилию, и много других историй и жизненного опыта, которые можно было намотать на ус, в случае если и в её жизни случится такой же «муж-козёл».
Именно поэтому
