style="font-size:15px;"> Несколько дней спустя, решительно настроенный, я смело отправился к нему домой. Я до сих пор вижу себя перед его дверью: палец застыл на половине пути к дверному звонку. Мое движение остановил поток размышлений: «Не совершаешь ли ты большую ошибку? Не будет ли глупостью вот так просто нажать на его звонок?» Парализованный нерешительностью, я застыл возле его двери. В голову мне пришла идея вместо этого отправиться к Петру Демьяновичу. Я спустился по улице на несколько шагов, но ноги непреодолимо тянули меня назад, к двери. Так повторилось два или три раза. Наконец, чувствуя раздражение и отвращение по поводу недостатка решительности, я решился броситься в логово льва и нажал на звонок.
Дверь открыл сам Гурджиев. Спокойным, приветливым голосом он поздоровался со мной. «Ну, мой друг, вы пришли навестить меня?»
«Да, Георгий Иванович, – ответил я в удивлении. – Мне нужно с вами поговорить».
За нами закрылась дверь, и вскоре, вместо логова льва, я оказался в теплой атмосфере большой семьи. Из парадной мы прошли в комнату, где уже находилось несколько человек. Очевидно, Гурджиев с несколькими учениками пил чай.
«Стакан чая?» – спросил он меня.
Я кивком согласился и, благодаря возможности вести себя как можно незаметнее за чаем, почувствовал облегчение. Гурджиев, несомненно, заметил, что я начал расслабляться. Он дал мне время допить чай, затем поднялся.
«Вы высокий, и это может быть полезным, – спокойно сказал он. – Не могли бы вы помочь мне снять эти картины? Я бы хотел их перевесить».
«Конечно», – ответил я. Я встал и пошел за ним. Он провел меня в другой конец комнаты, где висело несколько картин. Он указал мне поменять две из них и поправить еще несколько. Без сомнения, это было предлогом для разговора тет-а-тет. Он вздохнул и присел на скамью, жестом приглашая меня сделать то же самое.
«Вы просто пришли в гости или хотите что-то сказать мне?»
«Да, я действительно хотел кое-что спросить, но я не вполне понимаю, как задать свой вопрос».
«Это не имеет значения. Задавайте, как сможете».
«Хорошо. Когда я слушал вас тем вечером, я начинал смеяться и не мог остановиться. Я действительно не понимаю, почему. Вы можете объяснить мне это?»
Думаю, я говорил все это, смотря себе под ноги, поскольку совершенно не помню выражения его лица. Но я действительно помню, как удивился, не увидев такой реакции, какой я ее себе представлял. Вместо незамедлительного ответа Гурджиев долго молчал. Казалось, он вспоминал тот вечер. Наконец он сказал успокаивающим тоном: «Ах да, я помню, как вы засмеялись несколько раз, и сейчас вы хотите знать, почему. Не сомневаюсь, что это потому, что сказанное мною показалось вам абсурдным. Давайте посмотрим, действительно ли это так».
Он произнес несколько несвязанных слов, а потом спросил, что каждое из них означает для меня. Не без труда, но мне удалось ответить. Тогда он вслух произнес фразу,
