немедленно – бесполезно. Только то, что вы поймете через свои собственные усилия, может стать частью вас».
Я обрадовался, его слова давали мне надежду относительно вопроса о моих снах. Я почувствовал, что оставаясь дольше, буду злоупотреблять его гостеприимством. Я поблагодарил его и спросил, можно ли прийти снова. Он сказал, что останется здесь еще на несколько месяцев, и я могу прийти, если захочу. На этом я и распрощался.
Возвращаясь домой, я горел желанием участвовать в работе этого человека. Я чувствовал, что должен посвятить себя этой работе. Необходимо было принять некоторое решение, после которого пути назад уже не будет – решение, продиктованное не расчетом, случайностью или каким-нибудь мелким интересом. Решение, определяющее мою жизнь так же, как жизнь животного определяет его среда обитания: жизнь червя – почва, хищной птицы – воздух, форели – река.
Я чувствовал, что установившиеся между Гурджиевым и окружающими его людьми отношения – очень необычные. Я также настолько чувствовал себя в своей стихии, что желание находиться именно там казалось абсолютно естественным. В таком настроении я возвращался домой. Казалось, теперь я знаю другое пристанище, то, о котором мечтают все – «дом Отца Моего».
Двадцатники
Очень скоро оказалось, что я живу и обедаю в доме Гурджиева в Константинополе. Это дало мне замечательную возможность непосредственно наблюдать многих русских еженцев, приходивших насладиться его обильными трапезами. За приготовление еды отвечала его жена Юлия Осиповна и несколько его учеников, а поскольку обедать сюда приходило все больше людей, для готовки приходилось искать все более объемные кастрюли.
Русские беженцы были безнадежно бедны. Большинство из них, теперь абсолютно нищие, раньше представляли государственные власти. Все они собирались вместе в доме Гурджиева. Некоторые приходили с солдатскими котелками, другим подавали в домашней посуде; все они рассаживались где попало, на скамейках или ступенях.
Гурджиев часто собирал всех беженцев вместе, убеждая, что они должны как можно быстрее приспосабливаться к новым условиям жизни. Большинство все же были уверены в том, что вернутся хорошие времена, и они смогут возвратиться в Россию. Никто, казалось, не относился серьезно к наставлениям Гурджиева.
Гурджиев был добрым и внимательным хозяином, радушно принимая каждого. Разговаривал с беженцами об их ситуации он всегда после еды, успокоив голодные животы. Спустя неделю или две такого неподдельного дружелюбия, Гурджиев начал настойчиво говорить о необходимости каждому из нас делать свой собственный вклад.
«Нельзя всегда перекладывать расходы на еду на одних и тех же людей, – сказал он. – Все должны помогать. Все вы можете зарабатывать деньги, но прежде всего у вас должно быть желание это сделать».
Несколько дней спустя Гурджиев выглядел немного рассерженным. Не показывая какого-либо раздражения, он настойчиво попросил нас
