ему ничего не стоит к вам зайти.
Когда решение было принято, Жермен пустил лошадь рысью, а маленький Пьер был так рад, что не сразу даже вспомнил, что он в этот день не обедал; однако когда лошадь порастрясла его, у него начало подводить живот, и, проехав не более лье, он принялся зевать, весь побледнел и наконец признался, что умирает с голоду.
– Ну, началось, – сказал Жермен. – Я так и знал, что стоит нам немного отъехать, и их милость завопит, что хочет есть и пить.
– Да, и пить тоже хочу, – пропищал малыш.
– Ну что ж, заедем в трактир к тетушке Ребек, в Корлэ. «Рассвет»! Вывеска отличная, а заведение-то дрянное! И ты, Мари, тоже немножко со мной винца выпьешь.
– Нет, нет, ничего мне не надо, – сказала девушка, – вы зайдете туда с Пьером, а я пока лошадь покараулю.
– Как же это можно, утром ты отдала Пьеру свой хлеб, а сама голодная осталась, пообедать с нами дома тоже не захотела, все только плакала.
– Да не хотелось мне есть, очень уж мне было тяжко! Честное слово, мне и сейчас-то ничего не хочется.
– Надо заставить себя, девочка, иначе ты заболеешь. Дорога длинная, и не след нам туда голодными приезжать, не то придется вместо «здравствуйте» первым делом говорить «покормите нас». Я сам тебе подам пример, хоть я и не очень голоден; но я все-таки поем, тем более что я, как и ты, тоже не обедал. Видел, как обе вы с матерью плачете, и сердце у меня разрывалось. Ну пойдем, я Сивку у ворот привяжу; сходи с лошади, говорю тебе.
Они вошли все трое в трактир, и меньше чем через четверть часа хромая толстуха подала им вкусную яичницу, серый хлеб и бутылку красного вина.
Крестьяне и вообще-то привыкли есть не спеша, а у Пьера был такой отменный аппетит, что прошло, должно быть, не меньше часа, пока Жермен смог подумать о том, что пора ехать дальше. Маленькая Мари вначале ела, просто чтобы не перечить Жермену; потом понемногу и в ней стал пробуждаться аппетит, ведь в шестнадцать лет долго без еды не протерпишь, а свежий воздух еще больше разжигает голод. Добрые слова, которые Жермен сумел ей сказать, чтобы утешить ее и подбодрить, также произвели свое действие; она постаралась убедить себя, что семь месяцев быстро пролетят, и стала мечтать о том, какое это будет счастье снова очутиться у себя в деревне, в родном доме: ведь дед Морис и Жермен, оба обещали ей, что возьмут ее к себе в услужение. Но в ту минуту, когда она начала шутить с малышом и забавлять его, Жермену пришла в голову несчастная мысль показать ей из окна трактира расстилавшуюся внизу долину, которая с этого пригорка видна как на ладони, вся такая зеленая, сияющая и плодородная. Мари взглянула и спросила, не видать ли отсюда дома Белера.
– Разумеется, – ответил Жермен, – и мызу, и даже твой дом. Видишь вот серенькую точку возле большого годаровского тополя, пониже колокольни?
– Вижу, вижу, – сказала девушка и снова заплакала.
– Зря я об этом заговорил, – сказал Жермен, – сегодня я все время делаю глупости! Мари, девочка, поедем скорее, дни-то
