это причина, чтобы старухе не помочь? – спросила она. – Поди-ка, отнеси белье, а потом приходи, потолкуем. А ты хорошо все обдумал, Жермен? Ты твердо решил?
– Не в этом ведь дело, мать: уж я бы, конечно, твердо решил, знать бы только, что все не зря; ну а раз меня и слушать не захотят, то я решил другое – излечиться от этого недуга, коли только смогу.
– А как не сможешь?
– Всему свой предел, мать: когда на лошадь навьючат сверх меры, она падает, а когда быку нечего есть, он подыхает.
– Ты хочешь сказать, что помрешь, коли тебе окончательно откажут? Боже упаси, Жермен! Не мило мне от тебя это слышать, ведь у таких, как ты, слово с делом не расходится. Ты человек крепкий, а для такого всякая слабина погибель. Не падай духом. Может ли это быть: девушка в нищете живет, ты хочешь ей такую честь сделать, а она возьми да откажи?
– А ведь так оно и есть, она мне отказала.
– А по какой причине?
– Говорит, что видела от вас всю жизнь одно только хорошее, что ее семья очень многим обязана вашей и что она не хочет доставлять вам огорчение тем, что я ради нее откажусь от богатой невесты.
– Это только доказывает, что она девушка добрая и честная. Но такими словами ей не вылечить тебя, Жермен, она же, надо думать, говорит, что любит тебя и что выйдет за тебя замуж, коли мы с отцом не будем противиться?
– То-то что нет: говорит, что сердце у нее ко мне не лежит.
– Коли она говорит не то, что думает, только чтобы тебе легче было себя отвадить от нее, то эта девочка стоит того, чтобы мы ее полюбили, и не беда, что лет ей мало, коли умница она такая.
– Правда! – вскричал Жермен, пораженный блеснувшей вдруг надеждой, которую он еще не мог как следует осмыслить. – И впрямь, это было бы с ее стороны и очень умно, и очень честно! Но раз она так благоразумна, то все же, вероятно, потому, что я ей не нравлюсь.
– Жермен, – сказала бабка Морис, – ты должен мне обещать быть всю эту неделю спокойным, не терзаться, есть, спать и быть веселым, как раньше. А я поговорю с моим стариком, и коли он согласится, ты узнаешь, любит тебя твоя ненаглядная или нет.
Жермен обещал, и за всю неделю тесть его не сказал ему ни слова и как будто даже вообще ничего не подозревал. Как Жермен ни старался быть спокойным, он становился все бледнее и тревожился все больше.
Наконец в воскресенье, когда они выходили из церкви, теща спросила его, добился ли он какого-нибудь ответа от любимой девушки после их разговора в саду.
– Ничего не добился, – ответил он, – я с ней и не говорил.
– Как же так, хочешь ее уговорить, а сам молчишь?
– Говорил я с ней всего только раз, – ответил Жермен. – Это было тогда, когда мы вместе ехали в Фурш. С тех пор я с ней и словом не обмолвился. Я так мучился, когда она мне отказала, что лучше уж что угодно, только бы не услыхать от нее еще раз, что она меня не любит.
– Вот что, сынок, теперь тебе самое время с ней еще поговорить, тесть твой дает свое согласие. Решайся!
