style="font-size:15px;"> И потому латифундисты
Подобны крохоборам и садистам.
Холеные их клешни, а не руки,
Не знают плуга, только ноутбуки.
Мелькают цифры, суммы на экране
С семью и девятью нулями.
Нет, не рублей, а долларов и евро.
Сдают, порою, у безумцев нервы.
И прячут деньги в тайные оффшоры.
О, эти ненасытные обжоры.
У фермеров в экстазе беспредела
В судах продажные скромные наделы
Цинично и жестоко отжимают,
Ни доброты, ни жалости не зная.
Помещики они? Латифундисты.
А для крестьян, бесспорно, аферисты.
ТV ликует, славословит пресса,
Что собран урожай чудесный.
Сто миллионов тонн, даже свыше,
Амбары все загружены по крыши.
От пристаней уходят сухогрузы
С пшеницей в трюмах, а не кукурузой.
От станций убывают эшелоны
С пшеницею элитною в вагонах.
Рвачи-барыги, руки потирая,
На экспорт отправляют урожаи.
Гребут, гребут лопатою валюту,
Крестьян при этом презирая люто.
На Западе и на Востоке тоже
Халтура не пройдет, она негожа.
На Севере и Юге настороже.
Там квоты на пшеницу экстра-класса
И из России уплывает масса
Добротного, отличного зерна.
А что же остается в закромах?
Пшеницы доля небольшая
От высшего по классу урожая.
А в основном – фураж,
Который за валюту не продашь.
И по логистике нет резона
Гнать за рубеж по морю и в вагонах.
А значит, в элеваторах хранится
Повсюду пятисортная пшеница.
Когда мычал на фермах скот,
Налаженный зерна был оборот.
Быков кормили, хрюшек до отвала,
Пшеница не гнила, не пропадала.
Без импортного обходились мяса, сала.
А в птичниках рябило от несушек.
Им было что склевать и скушать.
Буренки прежде на селе мычали,
А нынче села просто одичали.
И после сокрушительной разрухи
Остались там лишь старцы и старухи.
Свой доживают в ветхих избах век,
Срываться с места, посчитав за грех.
А молодежь попадалась в города.
Растут в дворах лопух и лебеда.
А раньше сняв пшеницы урожай,
В печах пекли чудесный каравай.
Духмяный аромат, как мед, струился.
И хлеб дышал, румяный, золотистый.
Куда же подевать теперь фураж?
Чиновников вдруг охватил мандраж,
Его сменил служебный
