меру наказания… 5 лет высылки41! В то время школьнику за неосторожное слово больше давали. Не было бы такого приговора без ходатайства Гилельса перед Сталиным.
Можно лишь вновь поражаться скромности Гилельса, который не только не афишировал всего этого широко, но просто молчал. «Хорошие дела, Гришенька, должны держаться в тайне», – сказал Эмиль Григорьевич много позднее Григорию Гордону42. О том же вспоминает ученик Гилельса Валерий Афанасьев, написавший, что его великий учитель «…любил помогать, не афишируя это. Многие до сих пор не знают, что он им помогал, и я слышу об этом из разных источников до сих пор! …Он чурался всякого рода саморекламы, показухи. Для него было самым ужасным делать что-то ради того, чтобы заметили»43. Этого принципа Гилельс придерживался всю жизнь, и этим воспользовались, и, по-видимому, неоднократно, те, кому почему-либо нужно было исказить его человеческий облик.
Венцом подобной деятельности стало высказывание С.М. Хентовой, опубликованное в 1992 году, о том, что важным свойством натуры Гилельса был страх44. Логично: человек проявил смелость, какую в страшные годы террора позволяли себе единицы; во всей советской, антисоветской и постсоветской литературе об этом периоде мало найдется подобных примеров, когда человек лично просил Сталина выпустить из тюрьмы не ближайшего родственника даже, а бывшего педагога (у которого, заметим, он отнюдь не был любимым учеником, и который его часто обижал). Генералы, маршалы и железные наркомы дрожали, оказываясь лицом к лицу с тираном, – а Гилельс самого Сталина просил о том, что вызывало у него явное неудовольствие! И добился своего. Какой же из этого нужно сделать вывод? Правильно: все скрыть, а Гилельса обвинить в трусости.
Здесь привлекает внимание не вполне нормальное поведение бывшего окружения Г.Г. Нейгауза и ряда других осведомленных в подобных вопросах музыкантов, особенно в период второй половины 1980-х – 1990-х гг., когда уже не было в живых не только Генриха Густавовича, но и Эмиля Григорьевича, а тема «сопротивления Лубянке» стала модной. Гилельс не афишировал своей роли в спасении Нейгауза в среде музыкантов, которым в принципе мог бы об этом сказать; но оповещать об этом широкую общественность он не мог никак, даже если бы и захотел, – иначе он подвел бы Нейгауза самим упоминанием факта, что тот сидел в тюрьме. Вспомним, что вся жизнь Гилельса пришлась на время советской власти (у него удивительные даты жизни: 19 октября 1916 г. – 14 октября 1985 г. Он пришел в мир за несколько месяцев до революционных потрясений и ушел из него, когда только пришли к власти деятели, начавшие перестройку… Как будто сама судьба хотела сделать его именно советским пианистом!). В советское время сам факт пребывания Нейгауза в тюрьме замалчивался, об этом было не принято говорить.
Но зато об этом стало очень принято говорить, как только умер Гилельс, – уже в 1987 и особенно 1988 г. и далее; все, кто любым образом противостоял режиму, начали выглядеть героями. Почему-то героями почувствовали
Там же. С. 10-19.
Гордон Г.Б. Проходит и остается // Волгоград – фортепиано – 2000. С. 170. Данная статья опубликована также в сборнике «Фортепиано: вчера, сегодня, завтра». Екатеринбург, 2006.
Гилельс и вечная гармония: беседа Михаила Жирмунского с Валерием Афанасьевым // Волгоград – фортепиано – 2004. С. 14.
Хентова С.М. Эмиль Гилельс знакомый и незнакомый. Музыкальная жизнь, 1992 год, № 13.
