к вискам, сердце заколотилось как бешеное, меня охватило незнакомое прежде чувство всепоглощающей тревоги. Не до конца понимая, что происходит, не веря своим ушам, я всё же нашел силы, чтобы поблагодарить Сивву, и молча проследовал за ней к Дому старейшины.
Ворвавшись в дверь, как штормовой ветер, я вбежал по лестнице и, замерев на мгновение, постарался унять дрожь, успокоиться. Тихонько постучав, я вошёл в комнату, освещённую робким пламенем уже догоравшей свечи. Старушка приподнялась в кровати, отправив Сивву к родным, чтобы та успела покормить детей и облачиться в праздничные одеяния. Я осторожно обнял Каори, которая показалась мне очень хрупкой и беззащитной, однако сама сказительница держалась с достоинством и всем видом старалась показать, что она в порядке.
– Твои руки тебя выдают, мой мальчик: они холодны и дрожат, словно у рыбака, вытягивающего сети из ледяной воды. Не бойся, дорогой, мы все однажды отправимся в сумеречную страну предков, но разве могу я оставить тебя, Сэ и племя в такую дивную ночь, правда?
В глазах Каори отражалось тусклое пламя, дышала она теперь иначе, тяжело, а голос её, всё ещё звучный и нежный, схватила сипящая хрипотца. Еле сдерживая ком в горле, я спросил:
– Что произошло, мати? Что мне сделать?
Она негромко рассмеялась и, прокашлявшись, заявила, как тогда в долине ручьев, у плакучей ивы:
– Просто я очень старая, Уэн. Кости мои тяжелеют день ото дня, тянут к земле, просят тепла даже летом, а взамен бессовестно ноют о том, когда быть непогоде. Да, вот так, со мною приключилась старость, и, поверь, ничего тут не поделаешь. Лучше скажи, ты принёс всё необходимое?
Её добрый смех развеял тревогу, и я поверил, что всё опять хорошо, и будто ничто никогда не сможет нас разлучить.
– Да, конечно, травы в сумке. Кхета в этот раз превзошла саму себя!
– Вот и славно. Мне понадобится твоя помощь сегодня, Уэн. Я слышала, как ты утром исполнял гимн Арунни. Знаешь, под такое дивное пение ненароком могла бы проснуться даже Инанна. Как думаешь, справишься с Песнью огнехвостой стаи?
Наверное, в тот момент я выглядел нелепо, потому что челюсть моя от удивления отвисла, а глаза округлились, как у испуганной овечки.
– Выступать перед всем племенем? Но, Каори, они ведь ни за что не станут меня слушать! Я для них никто, дурная кровь, ходячее проклятье.
– Что ты такое говоришь, ручеёк мой синеглазый?!
– Вот именно! – возразил я, – глаза Энэки, не смотри в них, а то сгинет твоя душа, не воротишь. Так они повторяют вслух, каждый раз повстречавшись со мной, и думают то же, я знаю, я слышал их мысли, прямо как Сэдэ.
Старушка горько вздохнула, бережно взяла меня за руку, не отводя взгляда, и продолжила:
– Сейчас я собираюсь сделать то, за что в древности меня запросто могли бы отправить в долгое
