что сейчас тот будет просить денег.
– Можно спросить? – протяжно проговорил парень, не переставая улыбаться.
Косточкин неохотно кивнул. Подашь нищему – противно, не подашь – то же.
– А это вы для газеты снимаете? Я понимаю.
– Нет, так.
– Для себя? На память? – подхватил парень еще радостнее. – Я понимаю!
Косточкин цепко всмотрелся в его лицо.
– Да, на память.
– Я понимаю! – воскликнул парень.
Косточкин немного растерялся, не зная, что делать дальше – оборвать разговор и уйти или что-то еще сказать. Парень стоял рядом и с улыбкой глядел на него. Его карие глаза выражали удовольствие от этого разговора. Косточкин повел глазами на женщину, входящую в собор, она с трудом открывала тяжелую дверь.
– А там, – сказал парень, – на память нельзя.
Косточкин быстро взглянул на него и спросил:
– И для газеты?
И парень затряс головой, брызжа смехом.
– Я понимаю! – крикнул он сквозь хохот.
На них посмотрели мужчины, поддерживающие лестницу.
– Ладно, мне пора, – все-таки решил сказать напоследок Косточкин, уже почти слыша в ответ веселое: «Я понимаю!» Но парень лишь закивал, махнул рукой, как бы приглашая его в собор. «И денег не попросил», – удивился Косточкин, направляясь к внушительному каменному крыльцу. Перед носом пролетели два пестрых голубя, Косточкин отшатнулся.
В соборе царил полумрак… – так бы надо было написать.
А в ушах все звучал голос того парня: «Я понимаю!»
Косточкин задирал голову, разглядывая иконостас, грубоватый, почти аляповатый. Темные картины. Ну то есть иконы. Он не был большим любителем этого сусального погребально-сумрачного мира. Хотя пространство храмов давало неплохую возможность показать игру света и тени. Он не знал, каковы предпочтения его клиентов. Может, они вообще кришнаиты или какие-нибудь родноверцы, а то и сатанисты. Алиса в родноверскую тусовку вхожа, прыгает через костер. Ну не прыгает, но любит с ними ездить в лес, снимать хороводы в косоворотках, всякую там бутафорию, бороды-венки-веники. Правда, один снимок ей и вправду удался: голая девка разжигает костер, сидит и дует изо всех сил. Символично, конечно. Только – какие страсти она раздувает? Ну, в любом случае это лучше, честнее, живее, чем рясы в иномарках с рассуждениями о простоте, бедности, праведности.
Да, подумал он, кажется, нынешний патриарх начинал здесь. Или не здесь?
В соборе горели свечи. Людей было очень мало. Внезапно Косточкин вспомнил парня в синей куртке, невольно обернулся и увидел его, стоящего у входной тяжкой двери и глядящего с улыбкой. «Я понимаю». Косточкин отвернулся.
Забраться бы туда, на верхотуру, под купола, где видны какие-то перила, и оттуда снимать свадьбу – маленьких жениха и невесту в белом. Один кадр, как они смотрят вверх. И достаточно. Если клиенты не
