ставшей знаменитой. Они же первыми нашли Чарльза, за плечами которого было несколько несильно удавшихся шоу-проектов и который как раз искал молодые таланты, и убедили его уделить внимание мне. И началась с тех пор совсем другая жизнь – по крайней мере, у Чарльза. Но хоть мы с ним и сдружились за время работы, всю правду о себе я говорить не стала. Зачем?
Так что Чарльз, считающий меня пробивной, но беззащитной девочкой и вообще, кажется, реализующий на мне свои отцовские инстинкты, сказал, что обратится в местную полицию. Что, конечно, помешает плану: «самой поймать и наказать психопата».
– Ты слишком дорого стоишь! – сурово заявил он на мои возражения, поправляя вечно не вовремя сползающие очки и нервно приглаживая рукой и так прилизанные волосы.
Но худшее произошло на следующий день: кто-то напал на мою дублершу Лили. Девушка смогла вырваться, выбежала на оживленную улицу, чуть не попала под машину. Но всё обошлось. Однако Чарльз узнал об этом и не замедлил обратиться к полицейским.
– Я не рассмотрела лица напавшего, было слишком темно, – рассказала Лили в полиции. – Но боюсь, ему нужна была Блоссом. Он сказал: ты не она, ты простая, совсем простая.
После того, как Лили дала показания, вернулась на работу и чистосердечно рассказала мне то, что сказала в полиции, я дала ей отпускные и велела отправляться домой.
То, что напавшему нужна я, и так было на поверхности. И следующим шло «распоряжение» Чарльза: записываем днем новую песню в студии и там же встречаемся с представителем полиции.
Последним собственно и был Рихард. Не могу сказать, что почувствовала нечто особенное, впервые увидев его. Обычный мужчина-полицейский-в самом расцвете сил. Видно, что ответственно относится к работе, что беспокоится за жителей своего города и не хочет, чтобы те пострадали. Озабоченный моей безопасностью Чарльз, конечно, не умолчал про записки: боялся, что этот аноним мог попытаться сделать что-нибудь плохое во время моего выступления. И Рихард его опасения разделил.
– На моих концертах хорошая охрана и в отеле тоже, – заверила я, приказав «переводчику» перестроиться на немецкий. Английский Рихарда был хорош, но когда говоришь на языке родной страны собеседника, он волей неволей проникается к тебе дополнительными симпатиями.
– Сомневаюсь, что преследователь сможет что-либо там сделать, – сказала я.
– И все-таки меры предосторожности не будут лишними, – улыбнулся Рихард, и как мне показалось, в глазах мужчины проскользнул интерес смешанный с уважением.
И я не буду вести себя как капризная звездуля – мой имидж – Лумина Агата Блоссом – само совершенство, в порочащих связях не замечена, ничем не злоупотребляет, для папарацци всегда улыбается и позирует, и вообще – эталон для подражания современной молодежи – последнее, это не я придумала, это из журнала.
Пришлось изобразить самую обаятельную улыбку и согласиться.
Затем Рихард
