хотя для нас это никакого значения не имеет. – Она вышла, надо идти к Ивану Сергеевичу со страшным известием. Ей никогда еще не доводилось информировать родственников о смерти пациента, а тут хороший знакомый, почти родной человек.
Еремеев стоял в коридоре и ждал. На фикусе в кадке много желтых листьев. Ирина подошла и молча обняла его:
– Иван Сергеевич…
– Я понял, Ирина. Я знал, что после таких аварий не выживают. Как Григорий?
– Перелом руки и ребер, ничего опасного, но шок еще не прошел. Я думаю, не надо пока ему ничего говорить. И к нему нельзя. Пойдемте ко мне, Иван Сергеевич, вам надо отдохнуть. – Она позвала медсестру, ввели успокоительное, Еремеев согласился и пошел вслед за Ириной. Снег грустно хрустел под ногами.
Она постелила ему на диване в детской комнате, приспособленной для гостей, сама села к телефону в своей спальне:
– Андрей Арсентьевич, как состояние Еремеева?
– Шиманов наложил гипс, жесткую повязку на ребра. Сделали рентген, других проблем нет. И ребра удачно сломались, без осколков. Вы ему сами скажете?
– Не знаю. Его отец у меня, мы старые знакомые, но только с отцом. Я подумаю.
Утром старшего Еремеева пустили к сыну. Он лежал в палате один, только что проснулся после большой дозы снотворного, наверное, по виду отца обо всем догадался.
– Папка, это правда?
Отец кивнул:
– Правда, сынок. Спасти Софьюшку не было никакой возможности. Крепись, Гриша!
Мужчины помолчали, Григорий пытался подняться, но боль сковала, и он упал на койку. Вошел Шиманов:
– Вам надо полежать хотя бы пару дней, потому что сейчас могут проявиться еще какие-то нарушения, все-таки удар был сильным. Григорий Иванович, примите наши соболезнования. Мы вас отпустим под наблюдением, чтобы проститься с женой.
Григорий отвернулся к стенке и заплакал.
Тело единственной своей невестки Иван Сергеевич привез в свой дом, так договорились с Григорием: ехать до города ему нельзя, а отпускать ее одну он не согласился. Отец осторожно намекнул, что можно похоронить дома, сын ухватился за эту мысль, теша себя надеждой побыть с женой хоть сколько-то больше. Иван Сергеевич съездил домой, попросил женщин из своей конторы помочь выбрать какую надо одежду, у Сонюшки с собой целый чемодан с платьями и кофтами, мужниными сорочками, даром что на три дня ехали. Отец видел, что сын его два дня подряд одну рубаху не носил, и брюки сам не утюжил. Женщины показали светло-вишневый шерстяной костюм, кажется, Соня его ни разу здесь и не доставала. Иван Сергеевич усомнился, уместен ли столь веселый цвет, а супруга, уткнувшись в свернутую ткань, утолив слезы, прошептала, что Сонюшке очень к лицу был этот наряд, и пусть она идет в нем, и никто не осудит, потому что чиста она перед людьми и Богом.
Гроб, сделанный в совхозной столярке, обили красным бархатом, и лежала Софья Еремеева, будто отдохнуть прилегла. Год назад здесь отгуляли свадьбу, вон в ту
