ему – независимому и спокойному, всезнающему и уверенному, что мир вращается вокруг него, а не наоборот. Жаль, что корень его прервался – и сын помер юным, и дочь не пережила потерю девичества. Никого не осталось и ничего – нет даже крестика от них на петровском погосте.
Самое поразительное, что не питаю ненависти к Андрияшке Масленникову, на чьей подлой совести жизни зятя Федора и Александры, замученной им жены. В краеведческом музее наш доблестный родственник красуется, как основатель первого колхоза на увельской земле – стало быть, пример нам всем и наука в жизни.
Каждый исполнил свою роль и ушел. Никто не был счастливее другого – каждому хватило своей доли горя и радости. Такова жизнь. Потому тебе и решать, человек. Хочешь быть подлецом – будь. Хочешь жить честно – живи. Сам решай, кем и каким быть. Я за правду жизни и против придуманных идеалов, которые с детства из нас и наших детей воспитывают лицемеров.
Поэтому и пишу по журналистской привычке да из гордости, не меняя фамилий своих героев – нам, Агарковым, есть чем гордиться. А те, кто при власти сейчас и воображают, будто сойдет им с рук любая подлость, глубоко заблуждаются – память о них будет жить вечно. Недобрая память – не та, которой гордятся…
Снег в самом деле повалил – за окном потемнело, и я включил свет в лаборатории. Ребята пришли с политзанятий. Посыпались реплики:
– Сидишь, Егорыч, а того не знаешь, что немцы берлинскую стену разрушают!
– Твою мать! Не дожить до пенсии, придется воевать!
– Замесим «козла», пока господа офицеры сзади плетутся.
Застучали костяшки по пластику стола.
В мире творится черте что, и, кажется, Горбачев не догоняет события. А может, это его такая хитрая тактика – как знать? Нам-то все равно на события в мире не повлиять, остается сидеть и ждать – время покажет. А война случится, мы – полк учебный, нас призовут в последнюю очередь.
Я поморщился – черт их принес всех в нашу лабораторию; негде больше кучковаться что ли?
Наконец, Турченков:
– Э, кончайте-кончайте – рабочее время. Или закройтесь.
Лишние разбрелись по своим рабочим местам.
– Что, Василич, политотдел говорит – война на пороге? – спросил я Драча.
Наставник мой уютно устроился у теплых труб и хотел покемарить часок-другой до отъезда. Однако оторвался от столь приятного занятия и напыщенно объявил:
– Рехнулся, Егорыч, мир. Ей бо, рехнулся!
– Война будет?
– Ну, а как без нее?
Старший прапорщик Драч зевнул и закрыл глаза.
– Воевать не хотелось бы.
– Авось пронесет, – предположил мой наставник.
– Чета, как будто, в последнее время мы их побаиваться вроде начали – с чего
