ты знаешь, что ты смешная?
На самом деле я не очень много пью. Фляжку я забрал сегодня утром у отца и забыл про нее. Но почему-то мне приятно дразнить Бронвин.
Я уже готов убрать фляжку в карман, но тут Бронвин морщит лоб и протягивает руку.
– А, черт… Почему бы и нет? – Она прислоняется спиной к стене рядом со мной и сползает на землю.
Почему-то мне вспоминается начальная католическая школа – мы с Бронвин ходили в нее вместе – до того, как жизнь полетела ко всем чертям. Все девочки там носили клетчатые форменные юбки, и сейчас на ней похожая, она слегка задирается на бедрах, когда Бронвин кладет ногу на ногу. Выглядит неплохо.
Она пьет неожиданно долго.
– Так что… это… было? – Она переводит дыхание.
Я сажусь рядом, беру у нее фляжку, кладу на землю между нами.
– Понятия не имею.
– Вид у него был такой, будто он сейчас умрет. – У Бронвин так трясется рука, когда она снова берет фляжку, что та стучит о землю. – Тебе не показалось?
– Ага.
Бронвин еще раз прикладывается к фляжке и морщится.
– Бедняга Купер, – вздыхает она. – Говорил сегодня так, будто вчера приехал из Миссисипи. С ним всегда так, когда он волнуется.
– Я не замечал. А вот от этой, как ее там, совершенно толку не было.
– Ее зовут Эдди! – Бронвин толкает меня плечом. – Должен был бы знать ее имя.
– Почему? – Я не могу придумать причину. Мы с этой девчонкой едва ли до сих пор сталкивались и вряд ли столкнемся еще. И я уверен, что нас обоих это более чем устраивает. Я знаю этот тип. В голове ни одной мысли, кроме как о своем бойфренде и мелком соперничестве с подружками. Мордашка симпатичная, не спорю, но больше ей предложить нечего.
– Потому что мы вместе пережили серьезную психологическую травму, – отвечает Бронвин так, будто это снимает все вопросы.
– Слушай, сколько же у тебя правил!
Я забыл, насколько Бронвин утомительна. Даже в младших классах количество предметов, которыми она занималась каждый день, нормального человека уложило бы в постель. Она вечно старалась к чему-нибудь примкнуть или начать что-то, к чему примкнут другие. А потом курировала то, к чему примкнула, или что начала сама.
Но она, надо отдать ей должное, не зануда.
Мы молча сидим, наблюдая, как с парковки уезжают последние машины, и Бронвин время от времени потягивает из фляжки. Наконец я беру у нее фляжку и удивляюсь тому, насколько же она опустела. Вряд ли Бронвин привычна к крепкому спиртному. Она скорее из тех девушек, которые пьют вино. Если вообще пьют.
Я кладу фляжку в карман, а Бронвин осторожно берет меня за рукав.
– Знаешь, я хотела тебе сказать, тогда, когда случилось… когда твоя мама… я тебе очень сочувствую. – Она запинается. – У меня дядя тоже погиб в аварии, примерно в это же время. Я хотела тебе что-нибудь сказать тогда, но ведь мы с тобой, мы же не слишком… – Она замолкает, не найдя слов, но ее ладонь все еще лежит на моей руке.
– Все
