чуть ли не панического бегства, и, во-вторых, Ставка Верховного главнокомандующего не сообщает главе Военного ведомства никаких данных о положении на боевой линии. Военному министру приходится судить об этом положении на основании доходящих непосредственно в Петербург донесений нашей контрразведки о передвижениях в неприятельском лагере. Во всяком случае, для каждого, мало-мальски знакомого с военным делом, человека ясно, что приближаются моменты решающие для всей войны. Пользуясь огромным преобладанием артиллерии и неисчерпаемыми запасами снарядов, немцы заставляют нас отступать одним артиллерийским огнем. Тогда как они стреляют из орудий чуть ли не по одиночкам, наши батареи вынуждены молчать даже во время серьезных столкновений.
Благодаря этому, обладая возможностью не пускать в дело пехотные массы, неприятель почти не несет потерь, тогда как у нас люди гибнут тысячами. Естественно, что с каждым днем наш отпор слабеет, а вражеский натиск усиливается. Где ждать остановки отступления – богу ведомо. Сейчас в движении неприятеля все более обнаруживается три главнейших направления: на Петербург, на Москву и на Киев… В слагающейся обстановке нельзя предвидеть, чем и как удастся нам противодействовать развитию этого движения. Войска, несомненно, утомлены бесконечными поражениями и отступлениями. Вера в конечный успех и в вождей подорвана. Заметны все более грозные признаки надвигающейся деморализации. Учащаются случаи дезертирства и добровольной сдачи в плен. Да и трудно ждать порыва и самоотвержения от людей, вливаемых в боевую линию безоружными с приказом подбирать винтовки убитых товарищей…
«Но, – продолжал военный министр, – на темном фоне материального, численного и нравственного расстройства армии есть еще одно явление, которое особенно чревато последствиями и о котором больше нельзя умалчивать. В Ставке Верховного главнокомандующего наблюдается растущая растерянность. Она тоже охватывается убийственной психологией отступления и готовится к отходу вглубь страны, на новое место. Назад, назад и назад – только и слышно оттуда. В действиях и распоряжениях не видно никакой системы, никакого плана. Ни одного смело задуманного маневра, ни одной попытки использовать ошибки зарвавшегося врага. И вместе с тем Ставка продолжает ревниво охранять свою власть и прерогативы. Среди разрастающейся катастрофы она даже не считает нужным посоветоваться с ближайшими сотрудниками. Не только командующие армиями, но даже главнокомандующие фронтами ни разу не были призваны в Ставку для совместного доклада о положении, о возможном исходе из затруднения, о способах дальнейшей борьбы.
Над всем и всеми царит генерал Янушкевич. Все прочие должны быть бессловесными исполнителями объявляемых им от имени великого князя повелений. Никакой почин не допускается. Никто из старших военачальников не ведает, куда и зачем его двигают. Молчать и не рассуждать – вот любимый окрик из Ставки. Но при этом в происходящих несчастьях виновата не Ставка, а все – и люди, и стихии. Виноваты генералы, полковые и ротные командиры, виноваты сами чудо-богатыри,
