застыли над гробом не от горя утраты, ни от боли и скорби, а от ожидания. Они словно дожидались того часа, когда можно будет избавиться от содержимого этого ящика и, сев в обтянутые кожей сиденья своих серебристых автомобилей, с легкой душой, наконец смогут умчаться за сотни километров от оторванного ото всего мира города.
V
Процесс погребения прошел достаточно быстро. Священник, внешность которого больше походила на сторонника культуры хиппи, нежели на церковного служителя, быстро проговорил несколько кратких молебнов и призвал двух наемных работников засыпать могилу. Мне почему-то казалось, что гроб откроют хотя бы на пять минут, для возможности попрощаться с умершей, но его просто опустили в яму и засыпали рыхлой землей. Прощальных слов так и не прозвучало, и мне впервые за прошедшие сутки по-настоящему стало грустно. Элизабет с мужем поспешили уйти сразу после священника, я же решила остаться, сказав, что приду домой чуть позже.
Было девять часов солнечного утра, и я стояла на старом кладбище, которое располагалось примерно в двухстах метрах к югу от нашего дома. Слушая переливы птичьих голосов в лесу, на краю которого разместилась свежая могила, я думала о том, что благодаря отсутствию соседей с южной стороны, из окна комнаты умершей можно будет видеть её надгробие.
Кладбище было заброшено – на нем давно не хоронили местных жителей. Беспризорные и искаженные временем надгробия сильно обветшали. От дождей и ветра их защищали лишь многослойные покрытия мха и опавших листьев. Я никогда не приходила сюда, хотя мой дом находился в непосредственной близости от этого места, поэтому изучить резные надписи на древних надгробиях мне еще только предстояло – я собиралась часто посещать могилу умершей, чего, очевидно, не думала делать её дочь. Осмотревшись, я насчитала около двадцати могил, не учитывая тех, которые остались без надгробий. Идя сюда сегодня утром, я спросила у Элизабет о том, как ей удалось договориться с городскими властями о похоронах на заброшенном кладбище. Оказалось, что здесь похоронена вся ветвь рода Таммов, не считая оставшихся в живых её и меня, поэтому договориться о захоронении на родовом кладбище было несложно. Меня зацепила эта информация. Не понимая, почему тётка не рассказала мне о том, что у моего семейства есть родовое кладбище, я спросила у единственной, кто мог утолить моё любопытство, но в ответ я услышала лишь краткое «не знаю», которое не могло меня не разочаровать.
В детстве моя опекунша запрещала ходить на это кладбище, что было вполне логично – мне и самой не хотелось гулять в подобном месте. Хоть кладбище и не было ограждено никаким, даже анахроническим забором, я всегда неосознанно обходила его стороной. И не только я. Ни разу за всю свою жизнь в этом городе я не увидела ни единой живой души, посетившей хотя бы единожды одну из могил.
Возвратившись домой, я застала пожилую чету ожидающей меня на пороге. Их ровная осанка была настолько идеальна, что казалась даже неестественной.
