а еще за то, о чём сейчас, много лет спустя, вспоминать не хотелось.
Досадливо поморщившись, Сергей вынырнул из прошлого, в новую Москву, давно покорившуюся ему и уже слегка надоевшую – так надоедает любовница, не сумевшая превратиться в близкого человека. Пошире открыл окно: кондиционер барахлил, поэтому в салоне было душно и жарко. Вытащил из подлокотника салфетку, промокнул лоб, шею. И свернул на Москворецкую набережную.
На перекрестке был небольшой затор: серая «волга» и вызывающе-красный «лексус» слились нос-в-нос, а перед ними, закинув корму на соседнюю полосу, осел на лопнувшее переднее колесо жёлтый пассажирский автобус. Волегов сбросил скорость, объезжая неудачливую троицу. И увидел за автобусом низенького инспектора ДПС с планшетом в руках. Рядом стояли двое мужчин и высокая, до неестественности худая женщина лет пятидесяти. Её холёное лицо исказила маска страдания, подол бежевого винтажного платья, видневшегося из-под расстегнутой шубки, прилип к коленям. В плетёном колье, лежащем на ключицах блестящей паутиной, ярко вздрагивали белые бриллианты – в такт крику своей хозяйки.
Судя по всему, это была владелица «лексуса». И она орала на мужиков так, что даже проезжавший мимо Волегов расслышал её слова: «…хамло, я в суд подам!» Голос был глубоким, зычным, более подходящим к образу базарной торговки, нежели к романтическому имиджу декадентствующей музы. И этот контраст внешнего и внутреннего напомнил Сергею его мать. Та тоже хотела казаться измученной и утонченной, носить меха и драгоценности… Может, и кажется, и носит теперь. Но во времена его детства она лишь коллекционировала открытки с фотографиями таких вот атмосферных дамочек, да скандалила с отцом – тем же трубным, визгливым голосом. Ругалась всегда из-за денег, называла мужа сшибалой, мостырником и паупером голозадым. Он огрызался: «Знала, что за учителя шла, а не за генсека!» Иногда Сергей думал, что, может быть, именно из-за этих скандалов отец распробовал «беленькую» и начал всё чаще проводить с ней вечера, а потом и встречать утро.
Мать много требовала от него, требовала не по рангу, а сама работать не желала, ссылаясь на двух часто болеющих детей. Лишь числилась библиотекарем, чтобы не попасть под статью о тунеядстве. А на работу ходила бабушка, по шесть дней в неделю чихала там от бумажной пыли, только и успевая менять носовые платки – белые флаги проигранной войны с аллергией. Каждый месяц она приносила зарплату своей любимой, но кажущейся такой несчастной, дочери. И та брала, всю, до копейки – нигде не ёкало.
А вот Сергей со старшим братом Дениской работали с самого детства. То горбатились на соседском огороде, то скотину пасли, а, став постарше, вычищали совхозные коровники. «Да, трудиться я всегда умел, в этом не откажешь», – подумал Волегов, съезжая на Чурскую эстакаду по Автозаводскому мосту. Он был всё ближе к третьему транспортному кольцу, недалеко от которого стоял элитный коттеджный поселок, где в роскоши частной
