только у психов, но и у здоровых людей в этом природном депресняке могли начаться обострения.
Он пощелкал по каналам радиостанций. Заводные хиты 90-ых с серым антуражем за окном выглядели, точнее, звучали нелепо. На другой волне поставили заупокойную мелодию, под стать сумрачному субботнему утру. Впрочем, там, куда он ехал, это было как раз к месту. Хотелось чего-то мелодичного, джаза, но этого радийщики не догадались поставить.
Не найдя ничего подходящего, Голдин выключил магнитолу, сосредоточившись на дороге.
Сосны держали загородную трассу с двух сторон. Автомобилистов, кто в восемь утра выходного сел за руль, на дороге немного. Пешеходов и вовсе не было – в такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Собак, кстати, тоже не видно.
Старший следователь Голдин вспоминал, как летом по этой же дороге на Сиргеневском тракте возил семью на пляжи, которые простирались за соснами вдоль берега реки. Часть территории закрывали базы отдыха и «пионерские» лагеря. Часть попадала на дачные кооперативы и поселки. Часть оставалась «дикой».
Здесь не надо платить за въезд, но и об удобствах никто не позаботится. Единственное удобство – сортир под ключ в кафе у трассы с ежегодно растущей таксой. Или кусты вдоль трассы. При всех этих минусов было несколько плюсов: дикие пляжи ближе к городу, они заняли более просторные и живописные территории.
Его жена и две дочки пяти и девяти лет (главные достижения к его 33 годам) любили дикие пляжи. Особенно один из них, на который он сейчас ехал.
В жару к 11-ти утра весь «бесплатный» песок обычно забивался полотенцами, складными стульями и лежаками, надувными матрасами. Визг и смех детей, крик мамаш, которые по обыкновению заходили в воду по колено и сверху вниз смотрели, что творят их чада в искрящейся на солнце воде.
После закрытия купального сезон продолжался. Приезжали парочки, стараясь припарковаться так, чтобы сохранить свое уединение. Любовались пейзажем, а потом друг другом за тонированными или зашторенными окнами.
Романтический сезон начинался с первыми теплыми деньками и заканчивался с золотой осенью. С наступлением холодов этот уголок на берегу оставался брошенным.
***
Один местный ранним субботним утром забрел сюда. Ну как забрел – топиться пришел. Митя Семенов вечером крепко напился, отмечая очередную пятницу. Его жена Катя вернулась под утро, где ее носило – непонятно.
Говорит, конечно, у подруги была. И та, разумеется, подтвердит легенду, если он спросит. Но больно довольная она пришла с бабских посиделок. Ревность разрывала. Обиженный муж горько сказал «Прощай» и пошел на речку, подальше от деревни.
Жена не бросилась следом. Эти угрозы она давно перестала воспринимать всерьез. Каждый раз одно и то же: он уходил, она догоняла, уговаривала вернуться, поверить в верность и выбросить из башки всякую блажь. Потом перестала бегать – надоело. А благоверный возвращался через пару часов. Смурной – то ли от передуманного по пути туда и обратно, то ли с похмелья. И через несколько недель все повторялось снова.
Началось все через полтора года после свадьбы и продолжалось столько же. Все спектакли молодая супруга выучила наизусть. Хочешь топиться? Валяй, а я выспаться хочу в заслуженный выходной. Лучше б нажираться перестал каждую неделю, чтобы жене не хотелось уйти из дома.
А уйти насовсем уже хотелось давно. Это ж не жизнь. И детей нет. Хотя, если бы появились, замучил с другим приступом ревности: от кого? точно ли от него?
Проигнорировав очередное «Прощай», молодуха приоткрыла окно, чтобы выветрить духан, и плюхнулась в кровать, укрывшись своим – свежим, не потным, одеялом. Митя же побрел знакомой тропой подальше от деревни, на пустующий сейчас пляж. Если надумает все-таки топиться, нехорошо, если дети увидели его разбухшее, обезображенное тело. Да и местным неприятно будет видеть мертвяка. Вот ведь благородство какое.
Митю трясло на утреннем холоде, он обернулся – нет, никто за ним не шел. По пути вспоминал все то, что Катька ему говорила еще тогда, когда догоняла: накручиваешь, придумываешь, с ума сходишь на ровном месте. Может, он действительно ревновал понапрасну? Может, и смешки за спиной не про его рога, а про его традицию, о которой, конечно, знала вся деревня.
Плохонький ватник («новая куртка с прочей одеждой и обувью кому-нибудь пригодится, топиться – так в чем не жалко») не спасал от порывов и влажности. Так воспаление легких можно получить, если он откажется от своей миссии. Но возвращаться в тепло дома, где так уютно потрескивали дровишки, он пока не собирался. Пока его грели две мысли: надежда, что жена одумается, и чекушка в кармане.
Осенняя речка казалась черной. Желто-серую гамму песка, опавших листьев, пожухлой травы разбавляли темно-зеленые сосны. Впереди, у кромки воды, показалось бледно-голубое пятно. Пакет с мусором кто-то оставил? Вот ведь люди,
