Рида всегда старалась отстоять честь профессии. Наследственность сказывалась, наверное.
– Это уже неважно, – ответил незнакомец. – Покажи мне, что вы забрали.
– Что?.. Да с какой стати мы…
Незнакомец взмахнул рукой и, быстро перебрав воздух перед лицом Риды – словно струны на невидимой арфе – щелкнул пальцами. Ладонь моя и так лежала на рукояти клинка, но я не успел ничего сделать – настолько стремительным был этот жест. И никаких слов, никакого заклятья. Один щелчок – и Рида, хватнув ртом воздух, замерла. Только рот бессильно открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной на берег.
Незнакомец повернулся ко мне.
– Покажи мне, что вы забрали, – повторил он.
Мне не нужно было ничего объяснять. Суть колдовства я уловил без подсказок. Я торопливо снял с плеч мешок – тяжести в нашей рабочей паре таскал, разумеется, я – и развязал шнурки. Я старался держаться спокойно, но время утекало быстро: если я сделаю что-то не так или окажусь слишком медлительным, Рида поплатиться за это жизнью. Она попросту задохнется.
– Что вам нужно? – спросил я.
– Второе сердце. Вы его забрали?
Вместо ответа я как можно скорее вытащил небольшой сверток. Незнакомец нетерпеливо выхватил его, развернул, поднес к глазам.
– Уже мертвое!.. – выругавшись, вернул сердце, шлепнув его вместе с тряпицей мне на ладонь. Повернувшись, он снова щелкнул пальцами.
– Аыххх! – втянула воздух в легкие Рида и тут же поперхнулась, закашлялась. Она пошатнулась, я взял ее под руку.
– Где этот… Эта… Я ему…
Я оглянулся. Улица была пустынна.
– Исчез, – сказал я.
Больше мне сказать было нечего.
В общежитие мы возвращались молча. Извозчика так и не взяли, хотя спрятанного Флиппа никто бы не увидел. В комнате, которую мы вот уже четыре месяца снимали вдвоем, как семейная пара, Рида развязала наш мешок и принялась копаться в нем, чтобы уложить все удобнее и заодно успокоиться. Я собрал испачканную одежду и отправился стирать ее и отмываться от крови и грязи, благо что по ночам в общей кухне можно было заниматься совершенно спокойно еще и не такими вещами.
Провозился я довольно долго, так что, когда вернулся, Рида уже лежала в своей постели, повернувшись лицом к стенке. Дышала она тихо и ровно, и я подумал, что она спит. В комнате горел масляный светильник, я решил потушить его. Но, когда подошел к столу, на котором он стоял, Рида попросила:
– Оставь.
– Ладно, – отозвался я. На Риду иногда находило. Кто бы мог подумать, что девушка, способная убить и расчленить чудовище, иногда спит со светом – но с кем не бывает.
Я разделся до нижней рубахи и штанов, лег в свою постель. Мы могли бы спать в одной постели, но Рида наотрез от этого отказывалась – мол, до венчания никакого супружеского ложа, плохая примета. Так что ее кровать была у одной стены, а моя у другой. Если нам хотелось близости, мы делали это
