прошедшие сутки. «Кто знает, может и сработает» – говорил он сам себе.
Собственное лицо казалось ему чужим. Как будто сущность его вытянули из былого тела и поместили в новое, не оставив иного шанса. Непривычными казались движения рук, ног, шеи. Непривычными и, если так можно выразиться, враждебными. От подобных ощущений Равику становилось не по себе. Его лоб покрывался каплями пота, а сердце тревожно стучало в груди.
Наемник? Солдат? Неужели эти руки убивали? Но если и так, то убивали они ради какой-то высшей цели, или же ради безмерного желания наживы? Быть может, просто ради того, чтобы доставить удовольствие самым темным уголкам души?
Стук в дверь каюты. Равик еле заметно вздрогнул, крепче сжав края столика, будто бы пытаясь вырвать его вместе с креплениями из стены.
Летом 1982-го года Маврин точно так же, как и Равик в 2032-м, стоял напротив зеркала и внимательно смотрел на себя. Не с целью получше разглядеть свое лицо он делал это, но с совершенно другими мыслями и идеями.
Он думал о том, что воля случая в жизни решает если уж не все, то очень многое. Один неверно сделанный шаг, одно не вовремя сказанное слово могут изменить исход затяжной и изнуряющей битвы. Битвы человека с самим собой.
– Если бы не воля случая, я был бы уже мертв, – проговорил Маврин вслух своему собственному отражению.
Это случилось ранним утром, когда солнце еще только всходило над афганскими возвышенностями, и легкая, почти невидимая дымка держалась над землей. Прохлада ночи бесследно исчезала, и Маврин, закинув на плечо верный АК-74, шел по узкой тропинке к близлежащему ручью. Ему хотелось испить холодной водицы, да и просто пройтись в молчаливом одиночестве.
Дорога, которой он спускался с возвышенности, была исхожена советскими солдатами вдоль и поперек. Рядом находился кишлак, в который порой отправлялись за спичками да за другими благами. Афганский народ особо не жаловал «воинов-интернационалистов», но и дорогу им переходить тоже не собирался. Казалось бы, опасаться Маврину было совершенно нечего. Потому и шел он в вольной задумчивости, подобно персонажам лермонтовской прозы.
«… и к свисту пули можно привыкнуть, то есть привыкнуть скрывать невольное биение сердца…» – вспомнилась ему цитата из «Героя нашего времени».
Внезапная встреча заставила Маврина замереть. Он машинально вскинул автомат, хоть рука его в тот момент и дрогнула. Добравшись до ручья, он столкнулся с моджахедом лицом к лицу. Предельно близкое расстояние.
Тот, судя по всему, шел своей дорогой. Вероятно, к отряду. Остановился, чтобы испить воды и передохнуть. Присел на корточки, положил автомат на камень. Маврина все это немного смутило, хоть он и понимал прекрасно, что «духи» – такие же люди, как и он, только стоящие по другую сторону баррикад. Он понимал, что они устают, отдыхают, как и он сам. Вот только в бою они виделись ему иначе. Виделись оскалившимися зверями, которым чуждо все людское. Так, наверное, было проще свыкаться с мыслью о том, сколько
