была на другом берегу – спускалась к воде, обеими руками держала высокий кувшин.Ступала осторожно, чтоб не оступиться на влажной глине, смотрела вниз. А когда наклонилась, зачерпывая воду, солнце вспыхнуло на ее волосах, они стали сияющими, золотыми, а потом померкли вслед за бликом в теченье ручья.
Предчувствие восторга, бескрайнего и неотвратимого как прилив, захлестнуло сердце.
Она моя, она будет со мной.
Он рванулся вперед, в шквале брызг промчался на другой берег, схватил ее. Кувшин разбился, полоснула дальняя боль, запах крови смешался с запахами леса.
Она сопротивлялась, но не кричала, лишь билась в его руках.
Заберу ее, украду ее, она моя.
Она пил ее кровь, ее боль и силу, и, когда осталась лишь последняя искра жизни, дрожащая и угасающая, – выпрямился, прокусил жилы у себя на запястье, прижал к ее губам. Его душа, переполненная солнечным огнем кричала: Ты останешься со мной!
Этот крик был в его глазах, в его крови. И та, которую он все еще держал крепко, как пойманного зверя, сделала глоток, потом еще один, и закрыла глаза.
Лабарту едва заметил, как разжал хватку, как обнял и прижал к себе девушку, имени которой пока не знал.
Моя кровь… оживляет ее.
Он чувствовал это – возрождение, преображение жизни, стук сердца – свой и ее.
Он был готов к этому, ведь и Шебу, и Тирид столько раз объясняли, что нужно делать, и что будет. Но это были всего лишь слова, а мир, менявшийся с каждым мгновением – был настоящим.
Она оживала, и ее жизнь все ярче, все ослепительней разгоралась в его сердце. От каждого вдоха свет становился нестерпимей, трудней было думать. Облака затянули небо, ни единого блика на воде, – но сердце звенело от солнечных лучей.
– Дитя моего сердца, – прошептал Лабарту на языке этой земли.
В каждом слове был вкус крови, голос воды и запах соснового леса.
4.
– Я не кричала, потому что не испугалась, – сказала она.
Теперь Лабарту знал ее имя. Кэри. Стоило мысленно произнести его – и каждый вдох становился светлей и спокойней.
– Не испугалась? – повторил Лабарту.
Они сидели вдвоем на прибрежных камнях, и едва верилось, что эти скалы, деревья и волны помнят его одиночество. Теперь движения и чувства, лучи солнца и дыхание моря стали общими для двоих. Радость, неведомая прежде, полнила сердце до самого дна, душу – до самых темных глубин.
Кэри улыбнулась. Ее глаза были цветом как море перед штормом, завораживали, соленый ветер жил в них, качался прибой.
– Я знала – ты охотник, ты хочешь украсть меня, чтобы я стала твоей.
Ее голос тоже был здешним – скользил легко, менялся, то глубокий как лесная тень, то прозрачный как облака на рассвете.
– Поэтому я не испугалась, – продолжала Кэри. – Я дралась, чтобы узнать, слабый ты или сильный. – Она улыбнулась вновь, сжала его ладонь. – Я только не знала тогда,
