даже на стандартные низкие потолки. Мебели в ней почти не было, а та, что была, показалась Марине совершенно необычной. Она, во всяком случае, никогда такой не видела.
Посредине комнаты стоял низкий журнальный столик из переливчатого стекла, к нему были придвинуты два круглых кресла, сплетенных, как показалось Марине, из серебряной проволоки. Такая же серебристая угловая горка, в которой поблескивала посуда, диван с блестящими подлокотниками, раздвинутый так, что занимал полкомнаты, – вот, пожалуй, и все. Стены и пол в комнате были бело-голубого цвета, и того же цвета – полупрозрачные шторы, драпирующие окно.
«Неужели здесь она и посетителей принимает?» – удивилась Марина.
Очень уж не похожа была эта подчеркнуто современная комната на колдовскую келью. Впрочем, если называешь себя колдуньей прямо в телестудии, то все же ведь не обязательно обитать в избе со ступой?
Марина встала, с удовольствием ощутив босыми ступнями, что пол в комнате такой же теплый, как в ванной. Она сняла свою ночную рубашку, вдруг показавшуюся ей слишком простой и даже грубоватой, и набросила вчерашний махровый халат.
– Проснулась, Мариночка? – услышала она мелодичный голос.
Госпожа Иветта стояла на пороге комнаты и улыбалась приветливо и ободряюще. Сегодня она была одета не так загадочно, как вчера вечером, но не менее изысканно. И, что самое удивительное, точно в тон цвету стен и окон!
«Переодевается она, что ли, когда в другую комнату выходит?» – мелькнула у Марины смешная мысль.
– Да, я так хорошо отдохнула, – кивнула она. – Просто удивительно, до чего у вас здесь легко…
– Ничего удивительного, – усмехнулась госпожа Иветта. – Почему бы не создать себе максимальный комфорт?
По дороге на кухню, куда госпожа Иветта позвала ее завтракать, Марина успела рассмотреть, что квартира состоит из двух комнат и узенького коридора, как большинство подобных квартир в «хрущобах». Но тесноты поразительным образом не чувствовалось даже в коридорчике. Как это достигалось, Марина понять не могла.
Завтрак состоял из апельсинового сока, множества сортов прозрачно нарезанного мяса, золотистого поджаристого хлеба и фруктов, уложенных в большую вазу.
– Кофе я не пью, – сказала госпожа Иветта, наливая Марине такой же, как вчера, душистый чай. – Но ты, разумеется, можешь пить все, что тебе нравится. Если останешься у меня.
Марина не знала, как следует понимать эти слова: как просьбу остаться или как сомнение в том, надо ли ее оставлять. Словно отвечая на ее вопрос, госпожа Иветта тут же пояснила:
– Я должна понять, не было ли ошибочным мое первое впечатление. Не скрою, ты мне понравилась, я чувствую в тебе… известные способности, благодаря которым ты могла бы стать моей помощницей. Но я должна быть уверена…
– Конечно, – кивнула Марина. – Я понимаю.
Она не знала, как ей называть эту женщину: по отчеству, по имени? Слишком уж необычным и каким-то неподходящим
