Народонаселение Яффы своей кровью отплатило за оказанное ему сопротивление. К счастью, недолго продолжались его свирепства. Внезапная болезнь освободила край от исступленного злодея{Абу Дахабумер в июне 1775 г. – Прим. ред.}. Сказывают, что он пред смертью был терзаем страшным видением. Народ, как христиане, так и мухаммедане приписывают ему мучения мстительным призракам умерщвленных монахов при разрушении монастыря на горе Кармеле.
По своей ли воле египетский бек предпринял этот поход или был он уполномочен от Порты для наказания Дахира, это неизвестно. Но известно то, что бек замышлял покорить еще Дамаск, Халеб и отложиться от Порты, которая так удачно умеет всегда отделываться от одного врага другим. Как бы то ни было, чиновник Порты, о котором мы упоминали, был еще при Дахире и продолжал с ним переговоры в самую эпоху появления Мухаммед-бека под Аккою.
По смерти своего бека мамлюки взяли с собой его тело и стремглав бросились в Египет, покинув на пути свою богатую добычу. Сирийские племена отдохнули, а Дахир возвратился в Акку.
В следующем году{В 1775 г. – Прим. ред.} Порта отправила капудан-пашу Хасана, чтобы окончательно устроить дела с Дахиром. Капудан-паша требовал недоимок податей за шесть лет. Дахир стал совещаться с сыновьями и со старшинами: платить ли дань и покориться или открыть войну. «И кто поручится, – стали говорить в совете, – что нас оставят в покое, когда мы все уплатим? Порта, очевидно, хочет нашей гибели; она действует без чести и без совести. Капиджи был еще здесь с нами и толковал нам фирманы, писанные по-турецки, когда наехали мамлюки, очевидно, по приказу турок. Нет, да сохранит Аллах детей Аравии от всех этих турецких обещаний и ласк, и от фирманов, и от аманов. Уж если здесь нам не устоять пред флотом, так лучше возвратиться в наши Сафедские горы, и пускай пожалуют туда паши». «Как я ни стар, – заметил со своей стороны Дахир, – но люблю думать и о будущем. Сей день наш, а завтрашний день чей, того никто не ведает. Лучше нам заплатить то, чего от нас требуют, и поберечь наши головы, пока судьба позволит».
Турецкий флотоводец Хасан-паша. Французская гравюра XVIII в.
Магрибин Денгизли, который командовал гарнизоном, поддержал это мнение. «Недолго устоять нам, – сказал он, – народа не поднимем, ибо кто восстанет на падишаха, будет казнен и на этом свете, и на том. Сабля султана длинна и настигнет нас и в горах. Я берусь сотней тысяч талеров уладить дело с капудан-пашой». Но Ибрахим Саббаг, министр финансов, поскупился открыть свои сундуки. «Нет денег у нас, – сказал он, – объяви паше, что у шейха лишь огонь да сабля острая». С этим разошлись. Денгизли изменил шейху, он приказал своим артиллеристам-магрибинам заклепать пушки в береговых бастионах и дал знать о том капудан-паше. Флот открыл огонь по городу. Дахир, видя измену магрибинов, готовился выступить из города; он мешкал еще, чтобы спасти свою любимую жену. Тогда один из магрибинов с батареи посадил ему пулю в грудь{В августе 1775 г. – Прим.
