люди. Нормальные прозревшие люди.
Я с завистью смотрела на мужа. Лекс клял свои командировки, говеные гостиницы, тупых эйчаров, менеджеров-задротов, но возвращался из них всегда фонтанирующий жизнью, энергией, идеями. Подчас это бывала довольно-таки злобная энергия, густо замешанная на сарказме и презрении к «подопечным», как Лекс называл заказчиков тренингов. Но это было лучше, чем чувствовать себя снулой рыбой, как я.
– Может быть, и у нас…
– Не может, – одним энергичным жестом разделался он с моим невысказанным предположением. – Для этого необходим средний класс. В Москве (заметь, я не говорю «в России» – я говорю «в Москве») он уже присутствует в заметном количестве, а у нас? Харьковский средний класс – это люди, которые только-только сменили Барабашку на магазины – с тем же примерно ассортиментом шмоток, но теплыми кабинками для примерки. Да и тот процентов на семьдесят пашет на ту же Москву…
– Но ведь был же Майдан… – сказала я и сразу же пожалела об этом. Лекс не любил вспоминать 2004-й, он перессорился тогда с половиной друзей из-за Юща, а тот все сдал.
– Был да вышел, – отрезал Лекс, – и уверяю тебя, физиономии на площади Ленина даже в лучшие дни и в подметки не годились тем, что на Болотной. Просто другой уровень человеческого материала.
И он увлеченно продолжил рассказывать о плакатах и лозунгах, о выступавших, о том, как чуть не налетел на Акунина и что Дима Быков в жизни еще круглее и красноречивей, чем на экране, так что под конец у меня стало ломить виски от этого перечня политических примет далекой, недоступной, да и не очень интересной мне жизни.
Я сказала разошедшемуся Лексу:
– Не шуми, Машку разбудишь!
Он хмыкнул:
– Прости, увлекся. – И молча стал доедать буряк и розовую капустную гущу.
«Мог бы хотя бы спросить, как мы тут…» – раздраженная теперь уже его молчанием, подумала я.
Лекс поднял глаза от тарелки и спросил:
– Ну как вы тут?
Я засмеялась, он заулыбался своей прекрасной волчьей улыбкой.
– Добавки насыпешь?
Во втором часу, когда мы в постели уже прижимались, прилаживались друг к другу после недельной разлуки, проснулась Машка. Притопала и улеглась между нами, заплаканная. Остаток ночи я провела, уворачиваясь от ее пинков – дочь спала беспокойно, крутясь и охая во сне. Встала я с головной болью, раздраженная и злая, Лекс тоже бурчал, от его вечернего боевого настроя ничего не осталось. Мы ходили по маленькой комнате, натыкаясь друг на друга, распаленные незавершенностью наших прикосновений. Лекс наступил на куклу, я смела со стола чашку и заварочный чайник и уронила тремпель [11] с чистой одеждой. Машка, чувствуя наше настроение, заперлась в туалете с книжкой и отказывалась выходить, несмотря на окрики отца, который нетерпеливо приплясывал под дверью.
Муж-добытчик, дочка-умница, дом – полная чаша… ну, не чаша – компактная малосемейка
Так на Юго-Востоке Украины называют вешалку-«плечики».
