самосознания нации. «Старый порядок» не рухнул в одночасье, и евреи-арендаторы долго сохраняли связи с польскими помещиками после разделов Польши, хотя эти феодальные отношения становились все более анахронистическими. Заметим, что традиционное обозначение средневекового правового статуса евреев Польши как «рабов королевской казны» (Барталь 2006: 33) не вполне учитывает различие между западноевропейским феодальным понятием «серв» (каковым в средневековых правовых памятниках обозначались евреи) и представлениями о рабстве: сервы платили налоги в «казну» и были ей подсудны, но не были лично зависимы – скорее можно говорить о евреях как о «служилых людях», имеющих опереженные привилегии, или даже служилом народе (сословии), включенном в феодальную систему западноевропейского образца. И. Барталь прав, когда подчеркивает, что статус евреев и после разделов Польши был несравним со статусом крепостных.
Феодальная система, при которой еврейские общины были связаны с магнатами и стремились обеспечить свои «автономные» интересы в сейме, вступила в противоречие с абсолютистскими режимами стран, разделившими Польшу. Социальное положение евреев, гарантированное средневековыми «сословными» привилегиями, приводило к естественным конфликтам с третьим сословием («мещанами» в Польше), что затрудняло приобретение евреями политических прав в Европе. Соответственно традиционные еврейские общины были далеки от республиканских идей, в том числе лозунгов шляхетского восстания Костюшко в Польше (1794): полковнику Береку Иоселевичу удалось собрать не более 500 еврейских волонтеров для борьбы за освобождение угнетаемой Польши. Разгром польских восстаний, руководимых шляхтой, болезненно сказался на состоянии традиционных еврейских общин, которые «кормились возле пана».
Разделы Польши и кризис традиционного быта евреев Речи Посполитой сопровождались парадоксальным явлением в истории еврейской диаспоры: в первой половине XIX в. происходит демографический взрыв – увеличение численности и плотности еврейского населения; очевидна связь этих процессов с миграциями внутри диаспоры, в том числе из российских губерний в черте оседлости в растущие промышленные города (Белосток, Лодзь, Варшава), но механизмы этого демографического взрыва не вполне ясны. Заметим, что численность еврейского населения увеличивалась и после волны погромов, связанных с восстанием Хмельницкого.
Миграционные процессы способствовали становлению «национальных» связей: евреи австрийской Галиции мигрировали в Новороссию, несмотря на неблагоприятную в целом ситуацию для еврейской диаспоры в России. В диаспоре сохранялись традиционные занятия, восходящие к феодальными отношениями, и на исходе XVIII в. около трети евреев были связаны с арендно-поместным хозяйством. Вместе с тем Барталь отмечает, что такое традиционное занятие, как аренда шинков, стало «островком капиталистической активности в феодальной среде», шинкарь воспринимался одновременно как
