эту атмосферу просто: «Как будто мы были в кафе», рассказывая об этом Дэвиду Роткопфу, который в очерке о системе СНБ «Управляя миром» писал: «Если вы, например, прилетели с Марса и не знаете, кто есть кто, то, включившись в разговор, вы не догадались бы, кто президент». И хотя со временем все это приняло более привычную форму, другие высшие чиновники все же вспоминают, что даже в течение второго президентского срока у Клинтона на заседаниях по внешней политике не было доминирующего голоса. Ни президент, ни вице-президент, ни советник по национальной безопасности, ни государственный секретарь не брали на себя этой функции. Изменчивые личные влияния и проистекавший отсюда бюрократический разброд так и не удавалось полностью преодолеть. Новообразованный Национальный экономический совет (НЭС) в противоположность СНБ работал в более четком и профессиональном режиме, возможно, потому, что внешняя политика казалась сферой, в которой каждый может высказаться, в то время как вопросы экономики и финансов доверены лишь посвященным. Во главе Совета был поставлен ответственный представитель министерского уровня и с четкими полномочиями, и это сразу дало результат, когда администрация Клинтона столкнулась с финансовым кризисом в Мексике и Юго-Восточной Азии.
Понимание внешней политики как продолжения внутренней, имеющей приоритет, дало немаловажный побочный эффект: Конгресс под усиливающимся давлением лоббистов, имевших зарубежные связи, расширил сферу законодательного регулирования внешней политики. Нельзя сказать, что это было чем-то совершенно новым. В прошлом, особенно когда внешняя политика формировалась на двухпартийной основе, исполнительная власть время от времени вступала в контакт с Конгрессом для создания законов, способствующих достижению внешнеполитических целей США и усилению согласовательных механизмов исполнительной власти путем кажущегося ограничения ее прав. В период после вьетнамской войны акцент переместился на законодательную власть с целью возложить на власть исполнительную специфические задачи, решения которых добивалось внешнеполитическое лобби, или просто ограничить свободу действий исполнительной власти. Такая тенденция отмечалась и в 1990-е годы, и она сохранилась до настоящего времени, заявив о себе серией законодательных актов, принятых под энергичным давлением весьма влиятельного внешнеэкономического лобби, продвигавших вопросы, в которых заинтересована та или иная национальность, но которые не отражают точки зрения Белого дома или Государственного департамента. Наиболее активными и наиболее успешными из них были израильско-американское и кубинско-американское лобби, имевшие ресурсы, для того чтобы добиться желаемых изменений при решении вопросов распределения Конгрессом финансовых средств и обеспечения большой избирательной поддержки в двух главных штатах – Нью-Йорке и Флориде.
Все более осложняя процесс принятия внешнеполитических решений,
