они не так еще грубы, как я думал», – подумал он, влезая на палубу с помощью учтиво брошенных ему веревок.
Наконец он вступил на палубу «Гиены» (разбойничий корабль назывался «Гиена»).
Тут Бенуа был поражен ужасом, взглянув на страшных матросов, его окруживших.
– Господи боже мой! Что это за рожи! Это черти, а не люди!
Хотя и матросы корабля «Катерина» были также не очень смирные и невинные ребята, любившие подчас погулять и покутить порядком, но какая разница с матросами «Гиены»! Что это за люди! Или, лучше сказать, что за дьяволы!
Безобразные, запачканные, оборванные, покрытые дрянными лохмотьями, замаранные порохом, грязью, загорелые, смуглые, покрытые рубцами и синяками, с небритыми бородами, нестрижеными волосами. А какие ругательства! Какие ужасные насмешки произносили они! Бедного Бенуа невольно охватила дрожь.
Палуба этого корабля также представляла странный вид.
Снасти и оружие были разбросаны в беспорядке по мокрой и грязной палубе, покрытой во многих местах большими кровавыми пятнами.
Пушки, заряженные и готовые к пальбе, но покрытые грязью и ржавчиной, на лафетах которых видна была запекшаяся кровь и присохшие обрывки каких-то кусков, которые Бенуа с ужасом признал за лоскутья человеческой кожи и мяса!
О, как он тогда начал сожалеть о палубе своего корабля, столь чистой, столь опрятной, о своей маленькой уютной каюте, украшенной красивыми ситцевыми занавесками, о своем прозрачном пологе, о своей койке, в которой он спал так спокойно, о своем стакане с ромом, который он медленно выпивал вместе с бедным Симоном, разговаривая с ним о Катерине и Томасе, о своих веселых надеждах на будущее, о своем скромном честолюбии и о желании окончить жизнь свою спокойно на своей родине, в кругу своего семейства, под тенью деревьев, им самим посаженных.
– Ты чертовски упрямился повиноваться нашему приказанию, старый тюлень! – сказал ему один из разбойников отвратительной наружности и кривой. Этот злодей был едва прикрыт старыми разорванными панталонами и ветхой красной шерстяной рубахой, подпоясанной веревкой, за которую был заткнут большой нож с деревянной рукояткой.
Тут Бенуа собрался с духом и отвечал ему смело:
– У вас шестнадцать пушек, а у меня нет ни одной. При таких обстоятельствах нечего вам хвастать, что остановили меня!
– Поэтому-то, толстый тюлень мой, и нужно было повиноваться, ибо право сильного всегда бывает право, а ты видишь, довольно ли у нас справедливости! – сказал разбойник, указав на корабельные пушки, стоящие на палубе.
– Одним словом, – продолжал Бенуа с нетерпением, – скажите же мне, зачем вы меня звали? И что вам надобно от меня? Я теряю время по-пустому и упускаю попутный ветер. Долго ли вы будете еще дурачиться надо мной?
– На это может тебе отвечать только один капитан наш, в ожидании же решения своей участи будь спокоен и не ворчи.
– Капитан! А, у вас есть капитан здесь! Хорош он должен быть! – сказал неосторожно Бенуа с презрительной гримасой.
