государь-внучек, телом здорова, да вот душа моя скорбит смертельно.
– С чего это, бабушка? Может, вы чем недовольны?.. Так скажите, прошу вас!
– Спасибо, Петрушенька, спасибо! Всем я довольна… А это кто с тобой? – спросила Евдокия Федоровна, показывая на вошедших к ней за государем великих княжен Наталью Алексеевну и Елизавету Петровну.
– Сестра моя Наташа. Не узнала, бабушка?
– Наташенька, голубушка моя, родная, сиротиночка!.. – И царица-монахиня принялась обнимать и целовать свою внучку, великую княжну.
– А это, бабушка, – моя тетя, Елизавета Петровна, – проговорил государь, подводя за руку к царице-монахине красавицу царевну.
– Здравствуй, царевна… здравствуй! Если не брезгуешь, то поцелуй меня старуху! Твоему отцу, царю Петру, была я не чужая, – сухо проговорила Евдокия Федоровна.
– Что вы, что вы! Вами брезговать! Я так рада видеть вас, государыня-матушка! – И Елизавета Петровна, крепко обняв, поцеловала несчастную жену своего отца.
– Ты добрая, ласковая… видно, не в отца… А ты, внучка моя милая, с чего такая худенькая да бледная? Или тебе, светик мой, нездоровится? – любовно посматривая на великую княжну Наталью Алексеевну, спросила царица-монахиня.
– Мне, бабушка, ничего, я здорова.
– А с чего же ты такая худенькая да бледная?
– Уж, право, не знаю, бабушка; только я совсем, совсем здорова…
– Ну и хорошо!.. и дай Бог тебе здоровья, царевнушка моя сердечная. Ведь оно тебе ох как надо!.. И о себе-то тебе позаботиться следует, и о братце Петрушеньке. Вишь, ведь он еще юный какой! Ведь возле него ни отца, ни матушки, одна ты для него близкая да старшая, так тебе и сам Господь за ним последить велел. Многому ему еще поучиться надо, и я прошу тебя – помогай ты ему в этом, смотри, чтобы он наук да церкви Божьей не забывал!
Этот разговор не нравился императору-отроку, он морщился и хмурился. Нотация бабушки быстро подавила в этом еще не уравновешенном юноше чувство родственной привязанности к ней, и он даже отвернулся от царицы-инокини. Да и вообще его мысли были заняты другим: он был еще весь под влиянием вчерашней беседы с Долгоруковым, его волновала близость царевны Елизаветы, которой он действительно увлекался. Он почти не отрывал взгляда от нее, следил за каждым ее движением. Его тяготило это пребывание у бабушки, в ее келье; его тянуло вон отсюда, чтобы опять очутиться в карете рядом с красавицей Елизаветой Петровной и беспрепятственно беседовать с нею.
Это заметила царевна Елизавета Петровна и с улыбкою тихо проговорила:
– Не пора ли нам, государь?
– Да, да, и то пора.
– Куда спешите? Погостите, порадуйте меня, старуху!
– Меня ждут… мне надо ехать, бабушка! Мы опять к вам скоро приедем, – произнес император, с живостью ухватившись за предложение царевны.
– Ох, приедете ли? Буду ждать, буду.
– Ждите, бабушка… Если вы чем-либо
