как утром, ибо ему еще нужно кончить некоторые дела. И в самом деле, долго работал он в кабинете, в полночь вышел он с письмами в руках. Подойдя ко мне, сказал:
– Вот все то, что я в теперешнем положении мог сделать для вас. Скажите, что вы видели меня спокойным и уверенным в справедливости моего монарха; это письмо, – прибавил он, – положу я в спальню моей жены, благословляю всех, – и далее говорить не мог.
Слышно было, как голос его перерывался, вскоре он простился, сказав с чувством:
– Я с ними простился, скажите жене, чтобы она надеялась на Бога и на справедливость царя, а я покоен в совести моей. Велите позвать фельдъегеря.
Этого насилу могли добудиться. Когда он вошел, адмирал сказал ему:
– Я готов.
– Пора, наше высокопревосходительство, благодарю за угощение.
Подали адмиралу шубу, он обнял меня; я рыдал.
– Рагtеz dетаin, – сказал он, – роus Моsсоu еt tасhеz d’у trоuvеr du serviсе, lеs miеns vоus аidегоnt. Аdiеu mоn сhеr![64]
Мы пошли с лестницы, люди все его тут ожидали и лобызали его руки.
– Прощайте, друзья мои, берегите Екатерину Федоровну и детей; пустите, пустите, пора.
Я посадил его в телегу.
– Прощайте! – сказал он; но это «прощайте» выговорено было растерзанной душою.
Мне предстояла дома та же драма; я женился по любви, на благородной девице, и у меня уже был сын. Поутру рассказал я жене все и не дал времени расчувствоваться.
– Укладывайте скорее все нужное, – сказал я жене, – а я иду проститься с адмиральшей и отнести ей последнее прости от адмирала.
Вечером, в семь часов, сидел я уже в кибитке и через Псков, как мне приказано было, оставил Ревель навсегда и отправился в Москву.
Москва была уже не та, какой я видел ее прежде: вкралась недоверчивость, все объяты были страхом, но в родственниках моего адмирала нашел я то же радушие, то же гостеприимство и ту же готовность помочь мне своим кредитом. По новому учреждению каждый офицер должен был явиться к коменданту Гагсу. С трепетом предстал я перед ним; обойдя всех офицеров, дошел он до меня, и едва успел я выговорить свое имя, как он, взяв меня за руку, сказал:
– Пожалуйте ко мне, – я пошел за ним в кабинет, – вы напрасно сюда приехали, вы, батька, кажется, исключен, и ваш адмирал очень худо.
Добродушный тон коменданта меня ободрил. Я рассказал ему вкратце все обстоятельства и милость адмирала, который дал мне отпуск задним числом.
– Хорошо, – отвечал комендант, – мы поедем вместе к графу Ивану Петрович, он лучше знай.
Вот уже я с комендантом перед графом Иваном Петровичем Салтыковым[65]. Он расспросил меня об адмирале моем, изъявил сожаление, вошел и в мое положение, спросив: сколько дней мне нужно пробыть в Москве? Я объявил ему, что буду ожидать письма от брата графа Палена из Ревеля, и с оным тотчас уеду в Петербург.
– Так и быть, оставьте его здесь, – сказал граф коменданту, –
Уезжайте завтра в Москву и постарайтесь там найти службу, мои близкие вам помогут. До свидания, мой дорогой!
